Московский дивертисмент [журнальный вариант] - [9]

Какое-то время они просто сидели так, улыбаясь друг другу, отпивая крохотными глотками обжигающий кофе, размалывая зубами хрупкие пористые орехи, оставляющие во рту странный привкус, терпкость и жжение. Ветер свистел по-прежнему, дом не стоял на месте, но будто немного дрейфовал вдогонку за уходящим солнцем, пытаясь напитаться им в преддверии долгой и снежной зимы. Внезапно ее мысли убежали от того, что происходило сейчас, хотя еще секунду назад это показалось бы ей невозможным. Но кофе заполнял пустоты души, а покой и тишина давали пищу уму. Восприятие поплыло, ей стало немного зябко и одновременно смешно.

А теперь пора, сказал он внезапно, давай. Расскажи о себе. Кто ты? Вспомни и расскажи. Джанет прочистила горло и попыталась было произнести то, что послушно пришло ей на ум. Там были приблизительно такие фразы.

Я родилась тогда-то, извини, что это было так давно, но я хочу, чтобы ты знал мой настоящий возраст. Это важно потому, что ты мне очень нравишься, и я очень хочу быть с тобой. У меня никого нет, кроме моего ужасного мужа, но его ты можешь в расчет не принимать. У меня было хорошее детство, но при этом в моей семье девочек не любили, потому что их у нас было пять штук и всего один мальчик, мой брат, но он сейчас все равно что умер. Мой отец был полковником советской армии. Он сильно пил, но был талантливым авиастроителем. Именно поэтому наша семья никогда и ни в чем не нуждалась. И он на самом деле любил нас. Самые счастливые мгновения своей жизни я провела в поселке Переделкино у бабушки, которая когда-то вместе с Мариной Цветаевой училась в пансионе во Фрейбурге.

Однако вместо этого она вдруг совершенно непонятно почему заплакала. Патрокл ее обнял, она зарылась носом в его волосы и тогда, с трудом сдерживая спазмы, начала говорить.

На самом деле, я помню вот что! Это она сказала так, как будто кто-то ее пытался убедить в обратном. Наш отец, Фридрих Штальбаум, был всегда немного не в себе, и Христа он недолюбливал за его, как он считал, высокомерие. Но Рождество, тем не менее, в нашей семье праздновали исправно. Кроме меня, у родителей был еще один ребенок, мальчик. Его звали то ли Адольф, то ли Фриц, и он приходился мне родным братом. А еще у нас был сумасшедший крестный, господин Дроссельмейер. Его страстью были механические игрушки. Он прекрасно разбирался и в часах. В его руках начинали работать даже те часы, которые не работали до этого веками. Каждое Рождество он приносил в дом под видом подарков какие-то новые дьявольские механизмы, которые страшно радовали моего отца и брата, пугали меня и, как мне сейчас кажется, медленно убивали мою бедную мать.

Однажды, когда мне исполнилось не помню сколько лет, в самое Рождество, среди подарков, которые приготовили нам наши родители, я обнаружила странную игрушку, наполовину деревянную, наполовину металлическую. Это была небольшая фигурка человечка с огромным ртом в белом халате и белой странной шапочке.

О, сказал Дроссельмейер с уважением. Это Трахер! Запомни его, Джанет! Он тебе нравится?! Отец с матерью замолчали в этот момент, как будто им тоже было важно услышать мой ответ. Да, ответила я, рассматривая механизм, который открывал и закрывал его ужасный рот, полный великолепных серебряных зубов. Нет, тут же сказала я, всмотревшись в его ледяные, наполненные вселенской тьмой глаза! А главное, главное — только сейчас я увидала в его руках маленький, но очень острый скальпель! С расширенными от ужаса глазами я разглядывала то, что высовывалось из карманов его халата: щипцы костные по Хартману, хирургические долота, ампутационные ножи, ушиватели органов, два или три хирургических бора. Нет, еще раз крикнула я! И бросила ужасную игрушку на пол! Но было поздно!

Ха-ха-ха! Это так засмеялся мой ужасный отец. Дело решенное, быть Трахеру мужем моей славной Джанет, хлопнул он себя по колену! Сегодня и помолвку сочиним!

Помолвку-помолвку, пританцовывал по своему обыкновению крестный.

Мой брат Фриц в это время уже играл со своими солдатиками. Он выстроил их на полу, и те, послушные его командам, выделывали разные артикулы и стреляли друг в друга из пушек. Куски их маленьких окровавленных тел замызгали нам всю гостиную! О, какая жажда убийства живет в наших детях и мужчинах! О, как ужасен этот обряд взросления и как невозможно выбраться из него на свет! Ты не замечал, Патрокл, как ужасно детство с его отсутствием понимания и тишины?!

Мое сердце чуть не остановилось от ужаса, когда я увидела, что струйка крови подбирается к моим белым нарядным туфелькам! Я больше не могла находиться там и убежала к себе наверх. Но ужасное Рождество на этом еще не закончилось! Вечером, когда я, уставшая, закрыла на минутку глаза, в мою комнату кто-то постучался.

Кто там, спросила я. Даже не знаю, для чего я это сделала. Мне вовсе не было интересно, кто там! Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, независимо от того, кто там! Я сегодня не могла больше никого видеть!

А во-о-от кто там! Дверь с треском отворилась, и в комнату ворвался целый рой невиданных миниатюрных гостей! Все они были величиной с табакерку, не больше, но, боже, как они меня пугали! Многих из них я никогда ни до этого, ни после этого не видала! Но были среди них и те, что сопровождают меня по жизни доныне! Это ужасно, но многие из них являются в настоящее время, так сказать, друзьями нашей с мужем семьи! На повозке, запряженной тремя сотнями отборных крыс, ехал он, ненавистный Щелкунчик, Трахер, мой нынешний муж, лучший хирург Московской области, когда дело касается рака яичника или матки у женщин! Его громадные серебряные зубы сверкали! Его блестящий фиолетовый гусарский доломан весь сиял от бесчисленных пуговичек и позументов! Его глаза излучали тьму, как волшебный фонарь излучает свет! Это невозможно описать! Для этого нет подходящих слов в русском языке! Я встала на кровати и закрыла лицо руками, в последней надежде, что все происходящее со мной сейчас развеется как сон! Но не тут-то было!