Московские градоначальники XIX века - [70]

Что мы еще можем сказать о Голицыне? Был он близорук, по-русски объяснялся с французским акцентом. Но при этом умел находить язык с людьми самых разных слоев общества. И с дворянами, и с дворней. Рано поседевший (в тридцать лет), как пишет Шевырев, «ни в плечах, ни в поступи его, несколько неровной, не заметно было тяжести лет. Черты лица его не имели правильности, но исполнены были того благородного выражения, которое всем внушало сочувствие. Чело всегда носило следы важной думы. Уста скорее готовы были к улыбке, нежели к слову гневному». Вот такой получился словесный портрет.

Самые разные источники называют в числе личных качеств Голицына слабость — и Третье жандармское отделение, и Герцен. Согласитесь, со столь разных точек зрения слово это имеет разное толкование. Шевырев в посмертном слове объясняет это так: «Со стороны осуждали его в недостатке строгости, но те забывали, что человеку трудно совместить ее в одном сердце с человеколюбием, которое выше правды закона».

Голицын относился к Москве как к своей армии, понимая, что ему отвечать перед императором за все победы и поражения. Недаром многие пишут, что он царствовал в Москве. Для москвичей он был царь и Бог. Деяниями своими он внушил москвичам, что он есть единственное олицетворение высшей справедливости в Москве.

Когда в самом начале его градоначальства из столицы прислали чиновника проверять работу судов московских, Голицын отправил его обратно, сопроводив смелыми словами: «Пока я в Москве, никто Москву ревизовать не смеет». В самой Москве об этом довольно быстро узнали и выводы сделали.

В 1825 году Голицын выпустил из тюрьмы арестованных за торговлю без специального свидетельства крестьян. В столице с его решением смирились. Дело в том, что в соответствии с гильдейской реформой 1824 года в Российской империи была увеличена плата для крестьян за право торговать своим товаром. Для ведения торговли необходимо было покупать свидетельство стоимостью 120 рублей, что оказалось непосильной ношей для многих, вынуждая их нарушать новые правила торговли. За это их сажали за решетку. Таким образом, московские тюрьмы оказались переполнены людьми, представлявшими самые небогатые сословия. Дав им свободу, Голицын совершил весьма благородный поступок. В дальнейшем плату за свидетельства и вовсе отменили.

С Третьим отделением Голицын не стал вступать в открытое противостояние, пойдя на военную хитрость. В противовес ему он создал свою секретную службу при собственной канцелярии. Своих агентов он внедрил и в жандармерию, не побоявшись спровоцировать неудовольствие самого начальника жандармов Бенкендорфа. Таким образом, он имел возможность узнавать о содержании отправляемых в Петербург отчетов еще до того, как они туда поступали. Если хотите, Голицын таким образом отстаивал независимость Москвы. И потому, когда московский канцелярский чиновник по особым поручениям Ф. Тургенев предложил Бенкендорфу свою «помощь» в деле слежки за Голицыным, Александр Христофорович немедля оповестил об этом Дмитрия Владимировича. В этом видится не только проявление благородства, но и уважение к «противнику».

Многие знавшие Голицына москвичи отмечали его открытость и демократизм, да еще и чувство юмора. Два раза в неделю он принимал просителей. Но даже в неурочные дни и часы можно было попасть к нему на прием. Граф Соллогуб рассказывает такую интересную историю. Как-то в начале декабря по делам ехал он в Москву. Морозы стояли жестокие; верст сорок не доезжая до Белокаменной, Соллогуб оставил свой багаж на станции, а сам в легких санках пустился в Москву. Приехав в Первопрестольную, он обнаружил, что из всей обуви при нем лишь одни валенки. Тогда он решил послать слугу за сапогами к своему брату Сергею Голицыну (в свете его звали Фирсом). Фирс Голицын, известный шутник и сумасброд, сказал слуге, что он не тот Голицын, который должен дать сапоги. А настоящий Голицын живет на Тверской, в большом казенном доме.

Откуда слуге было знать все подробности о столь многочисленном роде Голицыных! Поверив сказанному, он отправился на Тверскую за сапогами. Что же было дальше?

«В то время Москвой управлял, в Москве царствовал, если можно так выразиться, князь Дмитрий Владимирович Голицын, один из важнейших в то время сановников в России. Это был в полном смысле настоящий русский вельможа, благосклонный, приветливый и в то же время недоступный. Только люди, стоящие на самой вершине, умеют соединять эти совершенно разнородные правила. Москва обожала своего генерал-губернатора и в то же время трепетала перед ним. К этому-то всесильному и надоумил Фирс послать моего человека. Тот, только что взятый от сохи парень, очень спокойно отправился в генерал-губернаторский дом и, нисколько не озадаченный видом множества служителей, военных чинов и так далее, велел доложить Голицыну, что ему нужно его видеть (Фирс строго-настрого приказал ему требовать — видеть самого князя). К немалому удивлению присутствующих (я, впрочем, забыл сказать, что мой посланный объявил, что он пришел от графа Соллогуба и что Голицын был с моим отцом в лучших отношениях), — итак, к немалому удивлению присутствующих, Голицын сам к нему вышел в переднюю.