Московские джунгли - [35]

Конечно, были еще обычные, не слишком красивые женщины, толстые или сутулые, с серыми плоскими лицами, прыщавые, с редкими сальными волосенками, или старые (после тридцати точно уже выходят в тираж), и Стасик не хотел таких женщин, он их просто не видел, они были как тупое свинорылое стадо, передвигающееся по улицам и мешающее ему встретить тех, гибких, длинноногих, большеглазых, с атласной кожей и шелковистыми волосами, тех молодых и красивых, которых он хотел.

Поэтому все его свидания проходили в воображении.

Все его красавицы жили на страницах журнала или на экране телевизора.

Стасик умел анализировать свои чувства и понимал, что ему хочется изнасиловать одну из них. Нет, на самом деле он просто хотел взять то, что имел по праву мужчины, одаренного и талантливого, избранного мужчины, которому в древние времена красавицы сами предлагали бы свое девство… Но сейчас были не древние времена и то, что он хотел сделать с этими женщинами, называлось «изнасилование».

Это слово тоже звучало сладко. Лопалось во рту сочным экзотическим плодом.

Он много читал про изнасилования. Он много фантазировал. Потом начал планировать.

Стасик всем делился с мамой. Поделился и этим. Она испугалась, даже побледнела, а губы сделались голубыми: так всегда бывало, когда она пугалась за него… Да, она боялась, что его поймают.

Она понимала его, она тоже считала, что несправедливо, что он не может взять то, что хочет. Они начали планировать вместе: Стасик и мама. Его мама была ветеринаром. Несмотря на возраст, она еще работала в платной клинике. У нее был опыт, она любила животных, она была отличным диагностом. Ее ценили. К тому же платили хорошо. А деньги лишними быть не могли, Стасику нужно было столько всего, да и копить нужно на то время, когда ее не будет рядом, а Стасик по-прежнему будет нуждаться в хорошей еде, красивой одежде, новых гаджетах, вдохновляющих путешествиях и хороших машинах. Да, мама работала. В клинике. Пусть в ветеринарной, но все же в клинике… Мама смогла достать ему лекарства. Миорелаксант и снотворное. Снотворное надо было колоть дважды. Второй раз – когда упадет и отключится: найти вену и вколоть, чтобы отключилась надолго и можно было ее связать и куда-то увезти в тихое место. А вот первый укол можно было сделать внезапно, даже через одежду.

Первой была не фотомодель и не актриса, а необычайно красивая девушка из соседнего дома, на которую Стасик любовался, с которой пытался познакомиться, но тупая тварь не пожелала знакомиться, и вообще оказалось, что она встречается с каким-то юнцом-мотоциклистом. Стасик был глубоко разочарован, но все равно мечтал о ее коже молочной белизны и сливочной нежности, о ее острых, дерзко торчащих грудках, о ее по-детски пухлых, нежно-розовых губах, о ее длинных блестящих волосах – намотать их на кулак, и запрокинуть ей голову, и кусать ее в шею, в белую, белую шею, когда он будет брать свое… Свое! На что он имеет право потому, что мужчина, потому, что достоин! Достоин даже лучшего, чем эта блондиночка, глупая школьница, у которой все мысли о ЕГЭ и этом мотоциклисте. Но он все же хотел ее, а она жила близко, и на ней можно было потренироваться.

Она его совершенно не боялась. Потому, что часто видела. Сосед ведь. Поэтому ему удалось очень легко ее похитить. Она начала поздно возвращаться, он заметил регулярность: вторник, четверг. Наверное, какие-нибудь курсы. Стал выслеживать, сидя в машине. Наконец дождался вечера, когда в переулке, который она проходила по дороге к дому, никого не было, подъехал на машине, окликнул, она обернулась, скорчила скучающую мордашку, он взял с заднего сиденья и протянул ей огромный букет белых роз: «Я уже понял, что вы несвободны. Это всего лишь дань вашей красоте. Извините, что вот так, поздно, наверное, я напугал, но я стеснителен, мне не хотелось, чтобы кто-то видел…» – лопотал Стасик, а она улыбалась, понюхала розы, почти не пахнущие, и, когда он вышел из машины, шагнул к ней, она стояла неподвижно, склонившись к розам, опустив ресницы, она его не боялась, совсем, совсем. И когда он резко прижал ее к себе и всадил первый шприц в основание шеи, успела лишь слабо толкнуть его руками и так же слабо вскрикнуть, потом захрипела, оседая на асфальт… Второй укол, миорелаксант, надо было сделать тут же, он держал шприцы наготове, зубами срывал колпачки с иголок. Закрыла глаза… Он втащил ее в машину. Спокойно, спокойно, без паники. Подобрал отброшенные шприцы и колпачки. Помятый букет. На асфальте остались лишь рассыпанные лепестки роз.

Он устроил ее так, как будто она спит. С букетом в руках. Нагулялась девочка и уснула. Отогнал машину в темный тупик, сделал еще один укол, аккуратно перетянув ее руку жгутом, аккуратно введя иглу, с первого раза в вену попал… Потом переложил ее в багажник и спокойно отвез на дачу. Дача у них была генеральская: двенадцать соток и большой дом. Еще при дедушке покойном строилась. Отец-то у Стасика умер совсем молодым, и Стасик для дедушки-генерала и бабушки стал единственным светом в окошке, все ему прощали, баловали, невестку привечали всячески, чтобы, не дай бог, никаких ссор, чтобы позволяла видеться с внуком… Генеральская дача с обширным подвальным помещением, где дед устроил бильярдную. Очень любил это дело. И друзья к нему приезжали играть в бильярд.