Московские джунгли - [34]

– И зачем он это сделал?

– Укол, – нахмурилась Лиля. – Он сделал ей какой-то укол. Изнасилована Ира не была. В ее сумке был кошелек с довольно крупной суммой. Ничего не пропало. Даже бриллиантовые сережки не отобрал.

– И почему не завели уголовное дело?

– А нас подняли на смех, когда мы к следователю вот с этими фактами пришли. Назвали нас выдумщицами. Еще и издевались – мол, актрисы, чувственные натуры. А Иры уже нет.

– А ее родители? Почему не настояли?

– Не хотели имя ее трепать. Ира ведь очень несчастная была. Мечтала, что однажды ее звездный час настанет. Но время шло, а у нее только эпизоды и роли второго плана. И все комедийное. А она сложной актрисой была. У нее был потенциал стать великой. С семейной жизнью тоже не сложилось. Однажды вышла замуж, но почти сразу же развелась. Жила с родителями – почти в сорок лет. Вот им и хотелось, чтобы после смерти о ней вспоминали как о хорошей актрисе. Пресса так тепло с ней прощалась. А не как о жертве маньяка.

– Понятно… Да уж, жуткая история…

Алена не знала, что ужас, который ожидает ее, превзойдет тихое и безболезненное убийство нереализовавшейся актрисы. Она вообще тогда еще надеялась, что никакого ужаса ее не ждет, а с навязчивым поклонником разберутся. В конце концов, она была возлюбленной богатого и влиятельного человека. А деньги – они от всего защита.

Глава 13

Стасик Тимофеев знал про женщин все. Все плохое и очень немного хорошего. Хорошее заключалось в том, что некоторые женщины были красивы, желанны и могли бы доставить ему удовольствие, о котором он грезил в одинокие свои, липкие ночи. Плохое заключалось в том, что это удовольствие, которое они по самой природе своей просто обязаны были давать, потому что им совершенно бесплатно досталась и гладкая кожа, и точеная фигура, и искрящийся радостью взгляд, и упругие грудки, и стройные ножки, и то, что между ног, жаркое, тесное, нежное, желанное, – все это досталось им от природы, то есть бесплатно, но они всем этим не желали делиться, не желали отдавать тому, кто имел полное право взять: мужчине. Он хотел их, а они отказывали, хотя не имели никакого права, ведь природа так устроила, что их тела приносили удовольствие мужчине, значит, они должны отдавать тела мужчине, а они не желали, они кокетничали, насмехались, тянули время, они хотели ухаживания и подарков, замуж и детей, они сопротивлялись и кричали… Мерзкие, продажные твари, гадины тупые, они не просто не хотели: они его не хотели. Они не могли понять, не могли оценить его.

А ведь он был талантлив, он обладал душевным богатством, которым мог бы поделиться с одной из них, с той, которая оказалась бы достойна! Да, он был талантлив, мамочка всегда говорила: «Стасик очень талантливый, очень одарен от природы, и потому не может выбрать пути, что талантлив многогранно и все пути для него открыты…» Мамочка была единственной женщиной, которую Стасик и любил, и уважал. Она была мудрая. Она его ценила. Она о нем заботилась. Она всегда ему все прощала. Она объясняла его неудачи тем, что все вокруг Стасику завидуют, что ему занижали оценки в школе, что его нарочно «заваливали» на экзамене в институте, а работать с такой хрупкой душевной конституцией в наши-то звериные времена – нет, невозможно, чтобы Стасик работал, его искалечат духовно, его разрушат… К счастью, были деньги, мама получила в наследство две квартиры, от своей свекрови и от бездетной старшей сестры, мама сдавала эти квартиры, и жили они со Стасиком неплохо, хотя не так роскошно, как ему следовало жить: у него был вкус к шикарной жизни, он мог бы получить от этой шикарной жизни куда больше наслаждения, чем все те, кто на самом деле жил такой жизнью, все эти, в телевизоре и в глянцевых журналах, он был тоньше и чувственнее их, они просто пили, жрали, трахали телок, а он бы смаковал вино и изысканную пищу, и он наслаждался бы телами красивых женщин, по-настоящему наслаждался, в отличие от этих, которые неспособны на наслаждение…

Но красивые женщины не хотели Стасика, она хотели денег, они были тупые стервы, продажные, гнусные. Мамочка соглашалась: «Да-да, тупые стервы, все до одной – проститутки, они недостойны чувств». Да, чувств-то недостойны, но хочется, как же их хочется! Вот и приходилось ему проводить ночи, листая глянцевые журналы и ублажая себя над фото какой-нибудь гибкой красавицы… Потом он чувствовал себя грязным, мерзким. А виноваты были они. Природа дала им красоту, дала бесплатно, и отдавать ее желающим они должны были бесплатно, просто отдавать, не заставляя ухаживать за собой, или покупать им дорогие подарки, или еще что-то для них делать. Не всем желающим, конечно, но достойным. Они должны же отличать достойных. Раньше женщины чувствовали, отличали. Раньше, когда женщины еще не остригли волосы, не надели брюки, тем самым отрезав себя и от земного, и от небесного источника Вечной Женственности, когда женщины хранили себя до свадьбы невинными и покорялись во всем мужчине. Они чувствовали, кто достойный, и отдавались ему инстинктивно, чтобы иметь от достойного детей. Правда, детей Стасик не любил и не хотел, он хотел только секса с красивыми и покорными женщинами, и он не хотел, чтобы они хранили невинность до свадьбы, потому что не хотел жениться, ему нравилось жить с мамой, но ему бы хотелось, чтобы они хранили невинность до встречи с ним, ему бы хотелось быть первым, исключительным, с чистой девушкой, дрожащей от страха, сжимающейся и вскрикивающей от боли, – как это, наверное, сладко! Он представлял это и сам себя стискивал почти до боли, до боли…