Моряк - [4]
Дома он спросил:
— Что это за длинный язык. Райка? Что за длинные уши? Что ты чепуху городила?
— Никакую не чепуху!
И Райка ему все рассказала про Яшкину машинку. Как Яшка берет свою машинку и через длинный ее язык говорит за сто городов и через длинные ее уши слушает за тысячу городов.
Дядя Миша засмеялся. Наконец-то он понял, в чем дело. И он обещал Райке купить такую же машинку, как у Яшки. «Только в карман ее не положишь, — объяснил он, — она будет стоять на столе!»
— Пускай на столе, — согласилась Райка, — Яшка ее тоже в карман не клал.
Дядя Миша поставил на крыше антенну и устроил радио, а через месяц к ним провели телефон. И дядя Миша говорил по телефону со мной и с Диной. А Райка звонила Яшке, и я отвечал, что Яшки нет, что Яшка вернулся к маме.
А по радио Райка слушала разные передачи: из Киева и Москвы, из Ленинграда и Баку, из Мурманска и Севастополя. Она слушала и думала при этом:
«Жалко, что Яшки нет! А то он увидел бы, какие у меня стали огромные уши — такие длинные, до самого пола; такие огромные — чуть потолок не задевают!»
Она была очень довольна.
Лакомка
Эта черная кошка с белыми пятнышками— не наша, а тетина. Ох, мы ее ругали сегодня! А она — хоть бы что! Забралась в решето, где пищат ее дети, и не обращает на нас никакого внимания.
У нее четыре котеночка. Они все в мамашу— такие же черненькие с белыми пятнами и такие же хорошенькие.
Моя мама прозвала ее «Лакомка». Мама зря не назовет. Сначала мы за кошкой ничего плохого не замечали, но потом увидели, что мама была права.
У нас на дворе, под окнами, давным-давно стоит сарайчик. Много лет назад там выделывали кожи. Теперь в сарайчике валяется всякий хлам, на покосившейся двери висит ржавый замок. Около сарайчика хорошая земля — папа там накопал грядок, насадил овощей, обнес заборчиком, и получился настоящий огород.
Папа там часто копается, на огороде: то морковь поливает из кружки, то колышки втыкает для фасоли…
Я вышел помочь ему и стал таскать из сарайчика прошлогодние колышки. А если попадались плохие — концы затупились или подгнили, или еще что, — я давал Гершелю, и Гершель подправлял их топориком.
Гершель — это мой брат. Он высокий, худой, глаза и волосы у него темные. А какой он сильный! Как ловко лазает по деревьям!
Гершель подстрогал колышки, сложил, как большой, руки на груди и прислонился к сарайчику — отдохнуть. Вдруг он опустил руки и стал к чему-то приглядываться. У него зоркий глаз, он все-все замечает, не то, что я.
— Гляди, — сказал он, — какая птичка странная! Сама в руки лезет!
Я оглянулся — мало ли здесь птичек! И вдруг увидел: совсем рядом с нами, на колышке, сидит серенькая птичка и помахивает хвостиком, будто дразнится.
Я протянул руку. А птичка — прыг на заборчик. С заборчика — скок на колышек. Она, видно, не просто перелетает с места на место, а будто зовет куда-то. Будто хочет что-то сказать и не может…
В местечке началась кампания по сбору утильсырья. Все ребята ходили по дворам, искали утиль, и Гершель с приятелями пошли искать. К нам тоже пришли два мальчика с мешками.
— Знаете, — сказал я, — пойдемте в сарайчик. Там и железные обручи найдутся, и еще разное…
Мы огородом подошли к сарайчику, сняли замок, открыли дверь и перешагнули через порог, вокруг которого выросли трава и крапива. В сарайчике мы нашли много отличных обручей и много конского волоса. Ребята были рады: металл и волос — это вещи нужные!..
— Я все время говорил — надо искать по тем чердакам, где раньше кожи обделывали.
— А разве это чердак?!
— Ничего! Что сарай, что чердак — все равно!..
Потом я проводил ребят, помог им взвалить мешки на спину и повесил замок. Вдруг, откуда ни возьмись, мелькнула птичка. Она села на колышек, перемахнула на заборчик — точь-в-точь, как та птичка.
А может, это и впрямь та самая? Откуда ж она вылетела? Из-под того бревна разве, которое торчит под крышей сарая?
Я ухватился за косяк и стал подбираться к бревну. Птичка заметалась. Она начала кружить вокруг меня, будто хочет отвлечь. Но я вскарабкался, заглянул под крышу — эге, родимые! Я увидел гнездышко, а в гнезде — маленьких птенцов.
Сколько?
Четыре голые шейки. Тоненькие! А головы большие! А клювы разинуты!.. А птичка-мамаша, бедная, волнуется, мечется вокруг меня, щебечет над самой головой. Жалко мне ее стало. Посмотрел в последний разочек и слез.
Тут меня окружили ребятишки:
— Зачем туда лез?
Мне сильно захотелось рассказать ребятам о птенцах: и какие у них головы большие, и как у них клювы разинуты, и какие у них шейки тоненькие… Потом я подумал: они доберутся до гнезда, разорят его… И я сказал:
— Это я искал, нет ли где еще утиля какого-нибудь…
— Для тех мальчиков? — сказала Любочка. — Я их видела, они прошли переулком, с мешками.
— Да-да, — ответил я и стал ждать Гершеля.
Он пришел веселый. В больнице, на чердаке, они откопали старую бронзовую люстру и еще много замечательных вещей. Они еле-еле дотащили мешок.
Тут я стал рассказывать ему про свою находку:
— Теперь понятно, почему та птичка все время кружила около нас. Она хотела увести нас подальше от гнезда. Такая умница!
Гершель умылся — он был грязный после чердаков — и мы подошли к сарайчику. Оглянулись— нет ли поблизости ребят — и тихонько вскарабкались по двери к гнезду.
