Мортал комбат и другие 90-е - [4]
– Три-четыре, начали! – гаркнула в микрофон Галина Сергеевна.
Огромные колонки трескуче заиграли «Лето» Вивальди. Мы отсчитали «тридцать» от начала и подпрыгнули вверх, взмахнув руками, – ленты взлетели высоко-высоко, – потом прошли пять кругов по часовой стрелке, делая волны руками, чтобы ленты колыхались, и вернулись на исходную позицию. По правде сказать, необходимости в волнах уже не было – поднявшийся ветер колыхал ленты так, как ему было угодно, рвал белые юбки и кидал волосы в лицо. Тополиный пух уже не щекотал, а бился об оголенные руки и ноги.
Я щурилась и старалась не отставать от Пушинки впереди меня, одним глазом посматривая на остановившуюся машину. Из нее вышел человек и побежал к сцене.
Галина Сергеевна растерянно смотрела на него. Было понятно, что никакой это не Горбачёв. Мы остановились и ждали команды. Василиса Ивановна маячила из-за сцены: «Продолжайте, продолжайте!» Мы продолжили, сталкиваясь и теряя короны. Увидев, что мы остановились, с другого конца площади выдвинулись курсанты. Они дошагали до нас, но мы продолжали кружиться и подпрыгивать.
– Куда? Рано! – кричала Галина Сергеевна, но из-за ветра и пуха, как снег неистово кружащегося по площади, никто не понимал, кому она кричит.
Мы, как одержимые, скакали кто во что горазд, хотя с другой стороны нас уже поджимал подошедший не вовремя, тоже ослепленный пухом, военный оркестр.
– А вы куда? – орала Галина Сергеевна. – Обратно, всем – обратно!
Курсанты и оркестранты растерянно двинулись обратно. Кое-кто из Пушинок осмелел и побежал к трибунам, откуда уже рвались к нам родители, но их не пускали милиционеры.
– Сначала, сначала! – командовала Галина Сергеевна, закрывая одной рукой лицо.
Оставшиеся Пушинки сбились в кучу и бестолково толклись на месте.
Ветер, казалось, поднял весь пух в городе. Он сбивал с ног и сыпал в лицо снежным крошевом.
– Уводите детей! – крикнула Галина Сергеевна. – Начинаем с оркестра через две минуты. – Как-то в пуховом буране, закрывшем небо и землю, она увидела приближающиеся автомобили Михаила Сергеича, на этот раз настоящие. У меня остановилось сердце.
Пушинки, получив освобождение, упорхнули кто к трибунам, кто к Василисе Ивановне за сцену.
Но я не могла уйти. Я должна была дождаться Михаила Сергеича. Можно было спрятаться за колонкой, я и отправилась было туда, но ветер взвыл на площади, поднимая невиданное количество пуха, и окончательно меня ослепил. В белом мареве доносились визгливые трубы оркестра. Пух, смешанный со слезами, закрыл от меня площадь, президента, курсантов, крикливую ведущую – не осталось ничего, кроме белого буйства.
Нужно было бежать к трибунам, где меня ждала мама, но я уже не понимала, в какую сторону нужно бежать.
Никто не заметил девочку в белом, мечущуюся по площади в снежном шторме.
Наконец я увидела спасительный силуэт трибун. Какие-то люди помогли мне взобраться повыше. Площади отсюда было почти не видно. Неровными рядами ходили участники парада – музыки не было слышно из-за ветра. И где-то там, за снежной стеной, остался невидимым Михаил Сергеевич.
Полгода спустя папа, выйдя из ванной, сказал нам, что Союз развалили и что мы живем теперь в другой стране. Мама готовила кашу. Кипел чайник. Мыльная пена капала на ковер. Мы молчали и не знали, что сказать.
– Пена на ковер капает, – заметила мама.
Папа ушел добриваться.
Газеты еще несколько дней разгневанно писали о «недопустимо плохой организации встречи президента» и о том, что пора принять меры по поводу тополей. Со следующего лета тополя стали обрезать и вырубать.
В танцевальный кружок я больше не ходила.
Наутро Кирилл составлял «Список достопримечательностей на месяц». Он так и назывался – краем глаза я увидела в телефоне.
– Куда лучше для начала, в Русский или Эрмитаж?
– Для разминки больше подойдет прогулка по Невскому – ноги в руки и пешком отсюда до Дворцовой.
Я достала из кухонного шкафа и дала ему клеенную-переклеенную скотчем туристическую карту центра. Он с сомнением посмотрел на нее, но взял.
– Куда в городе еще можно сходить?
– Смотря что тебе интересно. Музеи, театры или опера. Есть миллионы всяких развлекательных центров, экскурсии за городом. Даже летом есть чем заняться.
– Я прочитал вчера «Бурю», очень… очень… – он подбирал подходящее слово, видимо, чтобы меня не обидеть, – неплохо. А чем вы занимались на каникулах?
Я припомнила деревню, игру в карты с тетей, перечитываемые в сотый раз одни и те же книги и пожала плечами:
– Ничем особенным.
Корова
Корова сбежала пятнадцатого июля, в самую жару.
Я уже месяц была в деревне. Сидела одна в огромном пустом доме: двоюродные сестры сдавали в городе сессию, тетя и дядя были на работе. Сухое пекло Казахстана благосклонно позволяло появляться на улице утром и вечером, а днем награждало тепловым ударом или просто ожогом. Можно было заниматься двумя вещами: перечитывать скромную библиотеку и тискать полумертвых от жары кошек.
Утром тетя Маша уходила в школу. Пару раза я ходила с ней – расчерчивала журналы, пока она была на педсовете, потом с другими учителями мы пололи школьный огород. Но журналы закончились, а в жару сорняки не растут.
«Они её нашли». Всего три слова в шипящей телефонной трубке заставляют Александру бросить привычную жизнь и любимую семью и сорваться в затерянный в сопках городок своего детства. Ей предстоит вновь погрузиться в собственный ад, пройти сквозь огонь и удушливый дым воспоминаний, балансируя на тонкой грани между реальностью и безумием, чтобы наконец раскрыть страшную тайну девятнадцатилетней давности. Но что, если тайна окажется гораздо ужаснее, чем она могла представить? Отзывы критиков: – Евгения Овчинникова умеет создавать тексты повышенной тревожности, и пугает она читателя не подробным живописанием страшного и не скримерами из-за угла.
«Zero enigmatico» – кричала афиша. «Zero misterioso» – вторила другая. «Spettacolo unico!» – третья, четвёртая, пятая… Шоу иллюзиониста Зеро гремят по всей Италии! Один такой вечер «уникальной, загадочной, таинственной» магии сделал каникулы 15-летних Нины, Вани и Насти незабываемыми. В самом пугающем смысле этого слова. Целый год Нина провела на Сицилии, вдали от родного Петербурга – её семье пришлось перебраться сюда, скрываясь от преследования. Переезд изменил Нину: она больше не видит в прохожих динозавров (теперь есть монстры с щупальцами!), общается с лучшими друзьями лишь по интернету (пока те не приезжают в гости!), а главное – не рисует (только в своём воображении!)
Казалось, что все позади: погони, слежка, испытания. Даже неуверенность в себе осталась в прошлом. Нина теперь — студентка колледжа искусств в Сан-Франциско, преуспевающая художница, гордость не менее успешных родителей. Вот-вот откроется ее персональная выставка под названием «Эволюция»: от совсем детских рисунков, где Нина изображала чудовищ, до последних работ — сильных, уверенных, взрослых. Хорошая жизнь обычных людей. Только вот двое неизвестных в разных частях света — в США и в России — не считают, что история закончена: тех, кто связан с Ниной одной тайной, похищают одного за другим.
«когда прочитаешь удали это сообщение». С маленькой буквы, без знаков препинания. Мама?! Но как это возможно? Мама три года назад исчезла без следа, и ни папа, ни полиция не нашли зацепок… И если это в самом деле она, то почему дает о себе знать только теперь, когда Нина уже приучилась жить с этой пустотой внутри? В каждом петербургском прохожем четырнадцатилетняя Нина видит его персонального монстра, доисторическое чудовище: басилозавра, прогнатодона, архелона. Видит – и рисует человека именно так. Загадочное сообщение побуждает ее начать собственное расследование, чтобы наконец выяснить, что скрывают от нее отец, следователь и бывшие коллеги мамы, и разгадать тайну маминого исчезновения. Евгения Овчинникова начинает трилогию «Иди и возвращайся» с захватывающего детектива.
«…Я не просто бельчонок, я хранитель этого леса, и зовут меня Грызунчик. Если кто-то, как ты, начинает вредить лесу и его обитателям, я сразу вызываю дух леса, и лес просыпается и начинает выгонять таких гостей…».
В этой повести писатель возвращается в свою юность, рассказывает о том, как в трудные годы коллективизации белорусской деревни ученик-комсомолец принимал активное участие в ожесточенной классовой борьбе.
История про детский дом в Азербайджане, где вопреки национальным предрассудкам дружно живут маленькие курды, армяне и русские.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аннотация издательства:В двух новых повестях, адресованных юношеству, автор продолжает исследовать процесс становления нравственно-активного характера советского молодого человека. Герои повести «Картошка» — школьники-старшеклассники, приехавшие в подшефный колхоз на уборку урожая, — выдерживают испытания, гораздо более важные, чем экзамен за пятую трудовую четверть.В повести «Мама, я больше не буду» затрагиваются сложные вопросы воспитания подростков.