Морские нищие - [9]

— Смотри не поджарь и себя вместе со свининой, — поддержал его сосед.

Отирая лоб передником и отдуваясь, Марта спокойно отозвалась:

— А ты приходи сюда не зубы скалить да дешевенькое пивцо попивать, а доброго жаркого попробовать. Болтливый язык разом прикусишь!..

Проходивший мимо хозяин с гордостью обратился к сидевшим за отдельным столом купцам:

— «Золотой вепрь» недаром по всей округе славится окороками.

— Что верно, то верно! — озорно подтвердил все тот же рослый подмастерье и показал на широкие штаны хозяина: — Сала здесь хоть отбавляй!

Дружный смех товарищей заглушил вольную шутку.

— Лучше всякой вывески!..

Пропустив мимо ушей насмешку, хозяин пригласил ван Гааля с Генрихом за свободный стол.

На широкой скамье с резными крестообразными ножками можно было хорошо отдохнуть. Выстроившиеся на прилавке большие фаянсовые кружки напоминали о знаменитом «Петермане» — особом сорте пива, чудодейственно утолявшем жажду. В парном воздухе плавали возбуждающие аппетит запахи. Генрих набросился на еду. Мальчик-слуга с задорным курносым лицом едва успевал подавать ему. Ван Гааль резал не спеша поданную свинину и держался, как всегда, прямо и важно.

Генрих осмотрелся. Комната была большая, с высоким, уходящим в темноту потолком. С деревянных стропил спускались гирлянды золотистого лука, белых головок чеснока и пучков сухих трав. Над прилавком, поближе к хозяйскому ножу, висели тяжелый копченый окорок и связка колбас. На полу, на обитой кожей подставке, стояла огромная пивная бочка. Из вороха соломы в корзине выглядывали запечатанные цветным воском горлышки винных бутылок. Крутая лестница с перилами вела во второй этаж.

За ближним столом двое монахов в теплых дорожных сутанах, подпоясанных льняными жгутами, попивали из кругленького кувшинчика сладкую мальвазию. Лица их и выбритые на макушках, по уставу католической церкви, кружки тонзур лоснились, точно смазанные жиром.

Рядом сильно подвыпивший человек скинул нарядный когда-то плащ на ценном, но вылезшем уже меху и угощал сухопарого бакалавра[1] в темном кафтане и оловянных очках.

За третьим столом трое купцов, не обращая ни на кого внимания, деловито проверяли какие-то счета, качали сокрушенно головами и почесывали в затылках.

А у самого очага компания веселых ремесленников с расстегнутыми воротами рубах смеялась, не переставая поддразнивать добродушную стряпуху.

Человек, угощавший бакалавра, повернулся с жестом приветствия к ван Гаалям.

— Я в восторге, благородные рыцари, — заговорил он, — что вижу вас здесь, на постоялом дворе, куда судьба, по великой своей несправедливости, закинула и меня, природного дворянина. Общество людей равного происхождения облагораживает и смягчает удары злого рока…

Он с трудом поднялся и неверными шагами подошел к ван Гаалю. Бакалавр, как тень, следовал за ним.

— Вот, рекомендую: ученый муж, продавший душу черту. Но может быть использован и на богоугодное дело.

Ван Гааль нехотя поклонился.

— Вы меня поймете, — продолжал дворянин. — Вы, и никто другой здесь, клянусь гербом и шпагой! — Наклонившись к самому лицу старого воина, он таинственно зашептал: — Видите вы этих двух бездельников, — дворянин показал исподтишка на монахов, — с тугими животами и такими же тугими мешками, где они прячут свои денежки?.. Сей ученый муж напишет по моему указанию докладную бумагу, а я вручу ее милостивому государю нашему. В сей бумаге будет сказано…

Вошел Микэль, потирая озябшие руки, и сел поодаль, на край скамейки. Генрих пододвинул ему стакан с вином:

— Пей, старина, — сразу согреешься.

— Что же будет сказано в бумаге? — спросил мрачно ван Гааль.

Дворянин забыл, о чем вел речь.

— В бумаге?.. В какой? Ах да… Разве я не сказал?.. В бумаге будет написано: «Ваше величество, верное вам по гроб нидерландское дворянство в долгах, как в шелках. А орава монахов и попов между тем купается в золоте и владеет несчетными угодьями. Христос же был беден и заповедал бедность своим служителям. Отберите-ка у монахов не пристойное им богатство и раздайте нам, дворянам. И вы всегда будете иметь под рукой великолепную кавалерию на пользу своей короне».

— Ловко сказано! — выпалил повеселевший Микэль.

— Только слово рыцаря! Я поведал вам одним эту тайну. Святые бестии монахи сожрут меня живьем, если узнают…

Ван Гааль, отодвигаясь, сухо ответил:

— Не бойтесь, сударь. Это даже не ваша выдумка. Среди дворян ходят подобные толки. Надо отдать справедливость, в них есть кое-какой смысл. Но я избегаю обсуждать серьезные вопросы при случайных встречах.

Дворянин приложил палец к губам:

— Тс!.. Только между благородными людьми…

Генрих был удивлен. Как это дядя вдруг выслушал незнакомца, осуждавшего католическое духовенство? Не только выслушал, но почти согласился с ним. Почему же тогда Микэль и мама Катерина боялись, что дядя узнает о тайных ночевках у них прохожих проповедников-протестантов? Проповедники эти в своих речах тоже осуждали богатства монастырей и даже говорили против власти самого папы. Генрих плохо разбирался, кто прав: его ли седенький духовник патер Иероним и дядя или эти новые толкователи Евангелия и «божеских законов». Он любил слушать и неторопливые, знакомые с малых лет слова наставника-католика, и проповеди таинственных гостей мамы Катерины.