Морская чайка - [36]

Теперь я видел, что рыба просто кишела в «котле». И не какая-нибудь мелкая килька, а большая, настоящая рыба. Она вертелась в огромном сетяном мешке; как видно, искала выхода и, не находя его, с отчаяния то бросалась в морскую глубину, то всплывала на поверхность. Казалось, что-то гигантское, сердитое и опасное попало в наши тенета.

Рыбаки, время от времени перекликаясь между собой, изо всех сил тащили вверх мокрые сети. Дедушка все подавал им команду. Подошла мама. Вместе со мной она зачарованно смотрела на рыбаков.

И вот стало невозможно дальше вытаскивать сеть — в «котле» было столько рыбы, что она тащила его на дно. Рыба уже не суетилась, она просто встряхивалась, вздымая густые брызги, отчего казалось, что вода кипит. Рыбаки вооружились большими, сделанными из сетки черпаками и начали быстро вынимать ими из воды рыбу. Каждый раз они до самых краев наполняли черпаки серебристой рыбой. Она сопротивлялась, блестела в воздухе, летела на дно баркаса. Мне начала помогать мама. Мы быстро вычерпали всю рыбу и нагрузили ею целых три баркаса.

Это была ставрида. Вся, как на подбор, зеленоспинная, серебристобокая. Она смотрела на меня сердито выпученными глазами и прыгала, прыгала….

Когда один из баркасов приблизился к берегу, я, не задумываясь, и сам, взяв свободный черпак, начал выхватывать рыбу из кипящей воды.

Когда сеть опять опустили на морское дно, дедушка приказал:

— А ну, Оксана, собери рыбы на уху. Остальную — на базу!

Мама занялась ухой; баркасы с рыбой отошли в море, а мы с дедушкой взобрались на кручу, в рыбачье «гнездо», чтобы следить, не появится ли, на наше счастье, новый косяк ставриды.

ТЕНЬ ОТ ОБЛАЧКА

Вы видели, как в море идет табун рыбы? Не видели? А я видел.

В тот день уже ни одна рыба не зашла в наш ставник. Как я ни всматривался в море — оно меняло цвета, но рыбы не посылало. Оно становилось то синее, то светлее, зеленые полосы то сужались, то ширились вдали. И едва заметные белые гребешки то появлялись, то исчезали, и все море то сливалось с небом на горизонте, то отделялось от неба тонкой голубой полоской.

Мы сидели в рыбацком «гнезде», и дедушка объяснял мне:

— Когда косяк рыбы будет идти с моря, то обязательно натолкнется на этот каменный выступ. Начнет обходить его и попадет в котел.

— А как мы увидим?

— Увидим. Лишь бы только пошла рыба.

— Да разве видно на такой глубине?

— Увидишь.

Дедушка загадочно улыбался, не сводя глаз с моря. Но время шло; мама успела сварить уху и принести нам на кручу; прошел обед, полдень, а рыба не появлялась. Солнце склонилось к западу, зажгло золотым заревом море, с полей подул ветерок, с моря повеяло запахами водорослей. На горизонте появился белоснежный великан-корабль. Он, казалось, застыл на одном месте, но я все-таки заметил, что он увеличивается, а крохотные черные точечки на его боках превращаются в круглые оконца.

Дедушка разговорился. Он рассказывал о море. О том, какое оно нежное, ласковое. Как оно умеет приласкать человека, накормить и убаюкать на своих волнах. Но не всегда оно так ласково. Оно бывает и сердитое, недоступное, безжалостное и скупое. Тогда не будь дураком, не рвись в открытое море. Оно ничего не даст, а забрать может даже последнее — то, что человеку дороже всего, без чего он и не человек…

— Море, как и жизнь, — словно с самим собой рассуждал дедушка, дымя трубкой и не отводя глаз от моря. — Оно разными сторонами поворачивается к человеку. Вот посмотри: живем тихо, спокойно, небо у нас чистое, звездное, спутник вокруг Земли летает… А что нас ждет впереди? Ты — маленький и только из книг кое-что знаешь, а мне, Данило, самому пришлось не раз беду испытать…

Дедушка до самого захода солнца, а затем уже, пока совсем не стемнело, рассказывал мне о своей жизни. И о том, как он воевал с врагами еще во время гражданской войны, в отряде Железняка, — того самого матроса Железняка, о котором в песне поется; и о том, как после разрухи рыболовецкий промысел в Черном море налаживал; и как в Отечественную войну партизанил в одесских катакомбах. Я слушал дедушку затаив дыхание.

— А вы, дедушка, самого Железняка видели?

— Вот как тебя, внучек.

Я немало книг прочел о партизанах. И не раз снилось мне, что я, обвешанный гранатами и патронами, ходил с партизанами непролазными лесами, прокладывал в пущах тропы и дороги. Я слышал во сне, как надо мной шептались вековые сосны, видел, как над моим лесным шалашом склоняли густую листву ветвистые дубы. Но я, хотя и читал об этом, все же не мог себе представить, как это партизанят под землей. А выходит, что дедушка и под землей партизанил.

— Испортили мы крови фашистам, во веки веков не забудут, — говорил дедушка. — Ни днем, ни ночью покоя им не давали. Они сверху, на земле, сидят, а мы под землей. Ого, попробуй тут, фашист проклятый, спокойно спать, если под самой твоей кроватью, может, партизан сидит. А мы всегда появлялись, когда нас не ждали. И, бывало, такой шум поднимем в городе, что небу жарко.

Дедушка задумчиво щурит глаза, смотрит куда-то в морскую даль.

— А фашисты боялись ходить в катакомбы?

— Ходили, мерзавцы. Со страхом божьим, с оглядкой, но ходили. Заваливали выходы, выкуривать нас пробовали, даже ядовитые газы пускали. Да ведь катакомбы без конца и начала, все выходы не завалишь и всех партизан не перебьешь. Одного убивали, а пятеро новых приходило. Вот так, внучек, жизнь к нам самой плохой стороной поворачивалась.