Морская чайка - [35]

— Море большое, а все-таки наш котел рыба не обойдет.

Дедушка долго объяснял мне, почему рыба добровольно придет в нашу ловушку. Рыба ходит в море большими табунами, от которых отделяются табуны поменьше. Они, как разведчики, мотаются по всему морю и подходят близко к берегам. Этот полуостров, выходя далеко в море, преграждает путь рыбе. Море тут глубокое, и рыба совсем близко подходит к берегу, поэтому ставник и делают не вдали от него, а просто под кручей.

Я верил дедушке, но все еще сомневался: что, если разведчики не захотят подойти к нашему берегу?

До чего же удивительна рыбная ловля! Ночью мы с мамой спали в баркасе. Дедушка с рыбаками залез на самую вершину кручи. Утром мама готовила в большом черном котле рыбацкую уху. Мы наспех завтракали. Все мы ожидали появления рыбы, а ее все не было.

После завтрака мы с мамой тоже взобрались на кручу. Здесь, в удобном, исхоженном людьми ущелье, сидел кто-то из рыбаков. Он пристально смотрел вниз, в воду. Дедушка говорил, что отсюда можно увидеть, когда в «котел» войдет рыба. Я не знал, шутит дедушка или правду говорит. Но это было похоже на правду, иначе зачем на круче дежурят рыбаки, не отрывая глаз от воды?

Я сам долго смотрел в море. Оно лежало внизу тихое, спокойное, иногда чуть-чуть вздыхало, бросая на берег маленькие волны. Ближе, возле берега, море было черное, бездонное, наверное, здесь на самом деле была неизмеримая глубина, а немного дальше переливались зеленые и серебристые полосы. Они то расширялись, то сужались, незаметно меняя цвета. Я уже успел заметить и убедиться, что морской простор никогда не бывает одинаковым. Посмотришь на море через час, и оно уже совсем не такое, как раньше было… Я смотрел с кручи в воду и удивлялся: неужели отсюда можно увидеть рыбу? Да еще и на большой глубине!.. Нет, дедушка, наверное, подшутил надо мной.

И, посидев с полчаса в рыбацком «гнезде», я пошел по отмели в степь. От меня не отставала и мама.

Отмель была каменистая. Ранней весной, говорил дедушка, здесь росла трава, но к середине лета она уже успевала высохнуть. И только дальше, там, откуда уже почти не было видно моря, встречались полынь, донник и еще какие-то суховатые цветы без запаха. Мама собирала лучшие из них, а я присматривался к норкам сусликов. Здесь их очень много. Суслик такой комичный! Желтый, полосатый или серый, он встанет на задние лапки, как столбик, и смотрит. Смотрит, да еще и посвистывает. А начнешь приближаться, он моментально нырнет в норку, как рыба в воду. Я пытался представить себе, какую ловушку можно поставить для этих сусликов.

Мысли мои разогнала мама. Она собрала большой букет полевых цветов, села на камень и запела. Нежно, нежно пела она про казака, что уехал за Десну. Я знаю: она по папе тосковала. Она всегда так: только начнет думать о папе, так и запоет. Мне очень хочется слушать мамину песню, но я не люблю, когда она грустит.

— Гей, гей, мама! — зову я ее. — Давай не будем грустить.

Мама все же допела свою песню, затем немного подумала и сказала:

— А что там наш Саша делает?

Моего папу вообще зовут Александр Степанович, а мама называет его Сашей. Я и сам называл его Сашей, пока был маленьким, а теперь стесняюсь.

— А что делает, — отвечаю, — танки по танкодрому гоняет! Разве ты не знаешь, что папа делает?

Мама вздохнула, понюхала колючие полевые цветы, немного помолчала и проговорила:

— Гоняет, Даня. А наверное, и ему хотелось бы вот так в степи погулять или рыбу половить.

С далекого берега долетел до нас голос. Мы с мамой сразу заметили: нам сигналят шляпой. Зовут, значит. Я знал — не напрасно зовут. Покинув маму, я пулей полетел к морю. Из-под моих ног разбегались во все стороны толстые суслики.

Прибежав на кручу, я увидел, что около «котла» суетятся рыбаки. Дедушка что-то кричал, одна моторка уже подходила к «котлу». Приглядевшись, я увидел, что «котел» закрыт. Я знал со слов дедушки, что закрывают выход из «котла», поднимая опущенную на морское дно сеть, только тогда, когда в него зайдет рыба. Но рыбы я не видел.

Чуть не разбившись на крутом каменном спуске, я сбежал к морю. Волны нежно плескались о камень, шипели, пенились.

— Дедушка, что случилось?

Дедушка озабочен, суров, но, вижу, радостно взволнован, потому что глаза его блестят и смеются:

— Ничего особенного, внучек. Смотри лучше — сам увидишь.

Моторки приблизились к «котлу»; рыбаки, выключив моторы, перевалились через борт и начали вытаскивать наверх густую, мокрую сеть. Я стоял над самой водой и пристально смотрел в глубину. Мне казалось, что вода в глубине все время меняется: то светлеет, то темнеет, как будто куда-то течет.

Старательные рыбаки торопливо поднимали сеть, но пока не было никаких признаков того, что в «котле» есть рыба. И я, разочаровавшись, уже готов был отойти от берега. «Так она и заберется в „котел“, — думал я про рыбу. — Нашли дуру! Должно быть, кому-нибудь почудилось, когда с кручи смотрели».

Но вдруг на воде всплеснулась рыба. Она мелькнула серебряным боком, как молния. И теперь я уж ни в чем не сомневался. Мне захотелось обнять своего дедушку, расцеловать за то, что он у меня такой мудрый.