Море воспоминаний - [66]

– Давайте нарисуем маму! – Робби указал туда, где сидела Элла, прислонившись к надстройке и наблюдая за ними.

Элла покраснела:

– Я думаю, тебе следует найти что-нибудь другое… может быть, пляж?

Мысль о том, что Кристоф будет пристально смотреть на нее, смутила Эллу. Между ними все еще была какая-то неловкость, чувство, что они не должны подпускать друг друга слишком близко.

– Нет, пляж – это слишком сложно, мамочка. Мы будем рисовать тебя, так что ты должна сидеть очень тихо.

– Да, Элла, сиди очень тихо, пожалуйста. – Кристоф стал дразнить Эллу, чувствуя ее смущение и пытаясь успокоить. Он вручил каждому по карандашу, и они начали рисовать. – Не надо ничего стирать, Рона, – остановил он девочку, когда она недовольно цокнула языком и потянулась к его жестянке с карандашами и ластиками. – Используй уже проведенную линию и исправь ее. Смотри, вот так. Ты можешь набросать несколько легких, не слишком жирных линий, прежде чем начнешь придавать им правильную форму. Да, так, хорошо. А теперь пройдись по этой и сделай ее немного темнее…

В тот день Каролин с ними не было; она задержалась в галерее, чтобы подготовиться к вечернему приему с фуршетом, который устраивала в честь открытия выставки последних работ своего брата. Они обещали вернуться пораньше и помочь ей отполировать стаканы и сложить салфетки. Внезапно Элла почувствовала себя неловко из-за того, что осталась без компаньонки. «Как это глупо, – думала она, – как будто мне снова семнадцать лет. Ведь между ним и мной ничего не может быть». Она сидела неподвижно, как было велено, глядя на море, и все то время, пока он рисовал ее, Элла чувствовала, как глаза Кристофа скользят по ее глазам, губам, шее…

Они вручили ей три зарисовки.

– Отлично! Какой яркий рисунок, Робби! Рона, а твой попросту великолепен!

– Я оставлю его у себя, чтобы отослать папе.

Рона забрала свой листок и положила в сумку, где лежали ее шляпа от солнца и сандалии.

Элла вернула два других рисунка, заметив, что Кристоф сунул свой между страниц альбома для эскизов, прежде чем начать распаковывать обеденные принадлежности. Сохранит ли он его? Или просто выбросит, когда вернется домой?

И почему это вдруг стало так важно для нее?

* * *

– Простите, нас уже представили друг другу? Боже, Рона, Робби, это же вы! Я и не узнала вас в такой шикарной одежде!

Каролин, сама сияющая в черном коктейльном платье, с волосами, собранными в мягкий пучок, подошла, чтобы обнять детей.

– Команда ваших помощников явилась на дежурство! – насмешливо отсалютовала Элла. – Ждем ваших приказаний.

– Робби, ты можешь пойти наверх и найти Кристофа? Он наполняет ведерки со льдом, чтобы охладить вино, и я думаю, ему придется постараться, чтобы разбить ледяную глыбу молотком и долотом. Проследи, чтобы он не причинил серьезного вреда ни себе, ни кухне. И, Рона, пожалуйста, не могла бы ты закончить складывать каталоги вот так, а потом разложить несколько стопок здесь и там?

– Все просто чудесно, Каролин, – восхитилась Элла новой выставкой.

Подруга кивнула:

– Его работы становятся все лучше и лучше, скажи? Я надеюсь, они будут хорошо приняты. Сегодня вечером к нам приезжает довольно много наших парижских клиентов – остров в эту пору становится самым модным местом для отдыха. Если им понравится то, что они увидят, они могут распространить информацию о выставке по возвращении. Картины Кристофа начнут диктовать парижские цены, даже оставаясь на Ре.

Когда вечерние тени удлинились на булыжной мостовой, стали прибывать первые гости.

Дети раздавали по кругу бокалы с охлажденным вином «Сансер»[97], и гости с восторгом восклицали: «Charmants![98]». Вскоре оба зала галереи заполнились элегантной и утонченной публикой, и Элла ревниво прислушивалась к восхищенным вздохам и одобрительным комментариям гостей о художнике и его творчестве. Каролин познакомила ее с бывшим коллегой из Лувра, который развлекал Эллу анекдотами военных лет и заверял, что все произведения искусства, спрятанные в безопасных районах по всей Франции, уцелели и теперь вернулись в свой законный дом.

Наклонившись поближе, чтобы лучше слышать собеседника сквозь нарастающий гвалт, она заметила, что Кристоф почти не обращает внимания на болтовню окружившей его группы, а наблюдает за ней.

Подошли дети, и она представила их собеседнику, а Кристоф продолжал пристально смотреть на нее. Она заметила боль, мимолетную, как вспышка молнии, сверкнувшую в его глазах, когда она притянула к себе детей. Не было ли ошибкой вернуться на Ре после всего пережитого. Возможно, ей следовало оставить все как есть, дать времени разорвать узы их дружбы, а не поддерживать их долгие годы. Несмотря на ясное опаловое небо над крышами Сен-Мартена, где ласточки сновали над церковной башней, стоявшей на склоне холма за гаванью, ее вдруг охватило дурное предчувствие, тяжелое, как собирающиеся грозовые тучи. Что будет через неделю, когда каникулы закончатся и настанет время садиться в поезд, который увезет их обратно в Эдинбург? Невыносимо и думать о том, чтобы сесть в этот поезд. Но и остаться – невозможно.

– Вот так, – Кристоф отнес Робби наверх и осторожно, чтобы не разбудить, положил в кровать.