Море в ладонях - [75]

Через четверть часа он уже знал, что она всего-навсего машинистка райкома партии. Пригубив шампанское, она сказала ему:

— Ваше здоровье…

И только тогда он спохватился, что, выпив вино, не догадался поздравить ее с женским днем. Больше того, он заявил, что они коллеги. Она удивилась: ее профессия «чисто женская». Он рассмеялся и «выложил», что он секретарь Бирюсинского крайкома, тоже работник идеологического фронта. Женщина сразу сникла, словно ее уличили в чем-то постыдном. Конечно, пришла отдохнуть, как женщина, а попала под пристальный взгляд «начальства». Уже в номере он понял всю низость своего поведения. Он был занят только собой, с пристрастием допросил, выяснил служебное положение, и ему не хватило элементарного такта — увидеть в женщине прежде всего женщину, человека…

Вот и теперь, у Ксении Петровны, он вел себя не лучше чем в «Метрополе».

— Налью еще чаю? — спросила она.

Конечно бы, лучше выпить чаю и даже просить прощения, но получилось опять неуклюже:

— Поздно уже, и вас утомил…

Он думал, она возразит, попытается удержать его. Устало взглянув на часы, Ксения Петровна сказала:

— И верно, поздно, а я не заметила.

Он оделся, встал возле двери. На мгновение ему показалось, что она позволит снова себя поцеловать. Все встало бы на свои места…

Но она протянула руку:

— Спасибо, что зашли… Звоните…

— Спасибо, Ксения Петровна…

Дождь стих, и только тополя роняли крупные капли. Воздух был чист, прохладен. Не доходя до своего дома, он присел на скамейку, выкурил сигарету, чтобы дома сразу уснуть крепким сном. Но он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, представлял себя сразу в двух лицах, то говорил за нее, то за себя. Спорил, оправдывался, утешал. На работу явился с больной головой.

Он звонил ей во вторник, в среду и все неудачно. В четверг уехал в Бадан, к избирателям, отчитаться за год депутатской работы. В пятницу решил побывать на рыбозаводе и уже к вечеру вернуться в Бирюсинск.

Остановился Виталий Сергеевич в «гостинице» рыболовецкого колхоза. Дом пятистенный. В одной половине жил дядя Назар с Ниловной, в другом — три кровати, буфет, умывальник, стол, зеркало — все для приезжих. Большую роскошь колхоз пока позволить себе не мог, да и не к чему было. Супруга дяди Назара ухаживала за постояльцами, кипятила им чай, следила, чтоб было тепло и чисто.

К огорчению Виталия Сергеевича, на встрече с ним в клубе было негусто. Первые ряды заполнили старухи с внучатами, старики. Среди них и дядя Назар. Дальше сидели люди среднего возраста, на последних рядах кое-где молодежь. Интересней было б поговорить с рыбаками, но рыбаки ушли в море, в море и Дробов. Представил его парторг колхоза. Виталий Сергеевич рассказал, чем занимался краевой Совет депутатов трудящихся, какие стоят перед краем задачи, как выполняется план ведущими предприятиями, рассказал о перспективах развития Бирюсинского края, пообещал разобраться с фондами на кирпич для строительства новой школы, согласился помочь баданцам построить еще один детский сад, расширить больницу.

Он говорил и часто поглядывал в сторону дяди Назара. Именно этот старик и мог «выкинуть фортель», как это было уже в таборе рыбаков на Байнуре. Но дядя Назар молчал, порой хмурился. Зато, когда кончилась встреча, подошел и сказал:

— По пути нам сегодня, Виталий Сергеевич. Под одной крышей спать будем. Разговор есть сурьезный…

— Ну что ж, Назар Спиридонович, пошли!

— Лучше сразу на мою половину. Чайку погоняем. Все равно старуха для вас самовар будет готовить.

— Пойдем к тебе, — согласился Виталий Сергеевич.

В доме старого рыбака над комодом, под стеклом в большой рамке, десятка два семейных фотографий. Виталий Сергеевич подошел, стал рассматривать. Польщенная Ниловна принялась рассказывать, кто, где, когда сфотографирован. Но дядя Назар заметил:

— Потом, мать, потом. Соловья баснями не кормят. Давай самовар на стол, давай закусить.

Сам же, чтоб гостя занять, подсунул толстый альбом.

Не прошло и получаса, как зашумел самовар на столе. На тарелках нашпигованное чесноком сало, рыжики, малосольный омуль, отварная сохатиная губа — лакомство охотников.

Ниловна объявила, что будут еще пельмени из медвежатины и расколотка из сига. Соус к расколотке готовил сам дядя Назар. Горчицу, соль, перец, уксус смешал в стакане и вылил в блюдце, чтоб лучше было макать куски мороженой рыбы.

— Ну вот, слава богу, пора и за стол, — сказал облегченно дядя Назар, боясь, что гость заждался. — Чего там еще?! — крикнул он Ниловне. — Не на работу ведь нам, проспимся.

Ниловна шустро — на стол бутылку «московской», три рюмки.

Выпили, закусили, и только тогда дядя Назар заговорил о том, ради чего зазвал гостя, но начал издалека:

— Слыхал я, что ты раньше рыбачить любил? Так или нет?

— Любил, — подтвердил Ушаков и подумал: «К чему бы это?»

— А раз любил, то знаешь, что сига нашего на удочку не взять!

— Тоже верно!

Дядя Назар усмехнулся в усы:

— Не взять, потому что редко кто знает, как взять! А брали его запросто. Раскуют серебряную ложку, острых крючков напаяют, такого ежа на леску и в яму глубоку у переката. Сиг — он вроде сороки, блестящее любит. Найдет и трется, пока бок не пропорет. Ловили так раньше по многу пудов. Но ни внукам, ни правнукам о том говорить не хочу. Власть теперь наша, народная. Добро губить не дозволено. Надобно, чтоб и всякая браконьерская метода себя изжила. Грех дурному учить молодых…