Море в ладонях - [35]

Они поднялись в номер. Дверь оказалась незапертой. На правах мужчины, Ершов вошел первым. Робертс только что принял ванну, был полуодет.

Пришлось вновь торчать в вестибюле. Хотелось плюнуть на все и уехать.

— Прошу… Не сердитесь, пожалуйста…

И Ершов увидел в глазах Марины синеву байнурских глубин.

— В полете мы ужасно устали. И когда Робертс сильно переутомлен, у него наступает полное онемение части лица и плеча…

«Ну повезло!» — подумал Ершов. В последние дни работалось хорошо. Вырисовывался конец повести. А тут, как на грех, одних встречай, других провожай. С утра до вечера бегай по совещаниям.

Не почувствовал Ершов расположения к Робертсу и во время завтрака. Из чувства солидарности он тоже съел яйцо, выпил стакан кефира и остался голоден. Ждать мясное, задерживать гостя, казалось, по меньшей мере нескромным.

В Зареченский совхоз выехали с большим опозданием. Овощные культуры, поля кукурузы и племенной скот не заинтересовали австралийца. Он заявил, что видел лучшую кукурузу на полях Украины, лучших коров в Литве, более крупных свиней в Белоруссии. Когда возвращались в рабочий поселок, он потребовал остановить машину возле заглохшего трактора. Подошли и представились.

Оказалось, что тракториста зовут Иваном, фамилия — Сидоров, семья его — пять человек, работает и жена. В общем, живут неплохо. Бывает, конечно, всякое: за прошлый месяц зарплату не получили…

Робертс, словно того и ждал, повернулся, нахмурившись, к Ершову:

— А почему не получили?

— Я не директор совхоза, не знаю.

— Мы поедем к директору!

Но директора в рабочем кабинете не оказалось, уехал в город.

— Тогда надо идти к председателю профсоюза, — не отступал австралиец. Его лицо выражало и удивление, и возмущение, когда он говорил с профоргом. Он даже не сел, заставив тем самым стоять присутствующих.

— Вы можете ничего не объяснять. Я не выискиваю ваших недостатков. Но поймите, я должен знать, почему они возникают, в чем их существо. В моей стране уже в конце девятнадцатого века профсоюзы первыми в мире добились восьмичасового рабочего дня. У нас еще недостаточно сильна коммунистическая партия, но профсоюзы в рабочем движении, в защите рабочих играют решающую роль! Если бы у нас предприниматель не выплатил зарплату, то рабочие немедленно дали б расчет своему профсоюзному лидеру…

Председатель профкома был явно сбит с толку, но, по мере того как говорил Робертс, на скулах его отчетливей обозначались желваки. Он объяснил, что представилась возможность закупить крайне нужное оборудование для механических мастерских, и совхоз закупил. Приобрел дополнительно три трактора, четыре автомашины, строит свой маслозавод. Посеяно больше, чем намеревались в прошлом году. Часть продукции запродана, но не за все получены деньги. Есть перерасход фонда заработной платы. Время горячее — уборка. Людей не хватает. Пришлось нанимать со стороны. Тех, кого наняли, зарплатой обеспечили…

— Своим не отказываем в продуктах сельского хозяйства. Возможно, что кто-то из наших рабочих купит себе мотоцикл на месяц поздней, но без куска хлеба, как у вас, не останется. Поступят деньги — немедленно выдадим, кому недодали!

— Немедленно? — уцепился Робертс.

— Да!

Очевидно, этот ответ устраивал и не устраивал его. Зарубежному коммунисту явно хотелось, чтобы в той стране, где власть принадлежит трудовому народу, все было без сучка и задоринки. Он повернулся к Ершову:

— А может, надо создать в государственном банке дополнительный фонд зарплаты на подобный случай?

— И снять средства с другой отрасли народного хозяйства? — вопросом на вопрос ответил Ершов. — Не справедливее ли заставить хозяйственников планомерней распоряжаться своими доходами! У вас капиталист не станет замораживать и фунта стерлингов?!

Робертс потер висок, словно силился что-то вспомнить:

— Капиталист не станет, — наконец согласился он. — Но, если позволите, мы еще вернемся к этому разговору.

— Не возражаю, — ответил Ершов.

И снова с претензией, будто в отместку:

— Когда я увижу Байнур? Сегодня? Завтра?..

— Сегодня, сегодня! — подтвердил Ершов и направился к выходу.

Во второй половине дня на «Метеоре» поднялись по Бирюсе, пересекли в узком месте Байнур и оказались в Лимнологическом институте.

Пока находились на борту «Метеора», Ершов знакомил гостя с сибирским морем:

— Здесь ширина километров девяносто. Длина Байнура равна расстоянию от Москвы до Ленинграда. Глубина в этом месте тысяча шестьсот метров…

От Ершова не укрылась рассеянность переводчицы. Но он не знал того, что недавно произошло на Байнуре с ее сестрой, Игорем, Дробовым, с ней самой…

Робертс заметил Ершову:

— Русские любят мыслить цифрами. А я смотрю на Байнур, и мне чудится мой Сидней. Я вспоминаю Басс, на берегу которого мой Мельбурн! Здесь нужны краски, не цифры!

— Рад, что понравился вам Байнур.

Джим улыбнулся, и его худое лицо стало сразу свежее, моложе.

— Понравился — не то слово. Я люблю все сильное, неподдельное и красивое. Я приехал увидеть таких же красивых людей, как это море!

— Поживем — увидим, — сказал себе тихо Ершов. Но Марина перевела. Она не любила «редактировать» собеседников, пересказывать, их мысли, что делают многие на ее месте.