Море в ладонях - [33]

Прошло много лет. Свою одноклассницу он не помнит даже в лицо. Зато вспоминал, и не раз, ту женщину… Помнил даже движения — легкие, гибкие, такие, как в танцах Испании, как у этой — у Помяловской. Только себе теперь мог признаться, насколько был глуп, осторожен, смешон. Но прошлого не вернешь. И, видимо, все, что ни делалось, делалось к лучшему…

Он посмотрел в сторону жены. Годы в ней заглушили женщину, превратили ее в штампованный образец «высокой морали и несгибаемой нравственности». Как остро он чувствует это, когда с ней сидит рядом Таня.

— Нет, Виктор Николаевич, я не могу согласиться с вами, — доказывала Ершову Таня. — До сих пор мы толком не знаем, будет или не будет строиться наш завод. Комсомольцы приехали со всех концов страны. А им все твердят и твердят, что загубим Байнур. Сколько же можно?!

Теперь Виталий Сергеевич понял, что за соседним столом речь шла не об узких брючках и неразделенной любви. Письмо комсомольцев в редакцию — правильно сделали!

Он ждал, что ответит Ершов, но Ершов не заговорил. Подошла официантка, и все стали рассчитываться. Тамара Степановна на прощание кивнула и первой вышла из-за стола. До него долетели только отрывки фраз:

— Наши ученые пользуются данными двадцатилетней давности…

— Смотря о чем данные, — возразил Ершов.

Виталий Сергеевич взглянул на Помяловскую. Та пристальным, странным взглядом смотрела вслед Ершову. Было в этом взгляде что-то необычное, не праздное любопытство…

Потом с минуту она сидела задумавшись, пока не поняла, что за ней наблюдают. Она посмотрела в глаза Ушакову и тут же заулыбалась. Она не заставила ждать — объяснила:

— Простите, но у вас на правой щеке сажа. Вы можете так и уйти, а мне будет стыдно — не подсказала.

— Спасибо, — он быстро достал платок, вытерся. — Сажи у нас хватает и летом.

— В Солнечногорске тоже. Не огорчайтесь. Мужчинам проще, а женщины любят одеваться в светлое.

— Так вы из Солнечногорска? — спросил он из желания продолжать разговор.

— Да! У меня здесь подруга. Час на электричке, и я в гостях. Сегодня пораньше приехала. Откровенно говоря, хочется побродить по магазинам. Все мы, женщины, немного тряпичницы.

— Простите, меня зовут Виталий Сергеевич, а вас?

— Ксения Петровна.

По чистой случайности их вкусы сошлись, и им принесли бифштексы.

— Мясо слегка суховато, — заметила она.

— Точно! — согласился он и тут же уличил себя в невинном подхалимстве. Мясо как раз было сочным и вкусным.

Она улыбнулась, прикрыла бумажной салфеткой рот, вновь улыбнулась:

— Не обращайте внимания на меня. Сегодня не выспалась. Дважды ночью звонили какие-то чудаки, спрашивали, какая будет утром погода. Печально, но так!

— При чем же тут вы?

— Все очень просто. Мой телефон пятнадцать шестнадцать, а пятнадцать пятнадцать — бюро погоды. Видимо, рыбаки или охотники, подзарядившись с вечера, перевирают номера. Иногда автомат неверно срабатывает.

Он пошутил:

— А что если это поклонники? Не завидую вашему мужу.

Она ответила не сразу. Очевидно, хотела понять, что кроется за этим простым и не так уж простым вопросом.

— У меня нет мужа.

— Вот бы чему никогда не поверил! — сказал он искренне.

— Был. Разошлись. Пришлось выбирать его или сцену.

— Вы предпочли сцену!

— Больше!.. Свободу!

Ему нравилась ее простая и непринужденная манера держаться. Ей чуждо было жеманство, кокетство, каким нередко грешат актрисы.

— Я не могу без людей и товарищей, — продолжала она. — У меня есть чудо-подруга. И, знаете, что она однажды сказала?

— Что?

— Сказала, что лучше иметь хорошего любовника, чем плохого к тому же ревнивого пьяницу-мужа… — Она слегка поежилась. — Простите. Я, кажется, разболталась…

— Нет, это вы простите. Я влез в вашу душу.

У него было странное ощущение: будто они давно уже знакомы, давно близки.

— Что моя душа?.. Актриса… — сказала она, и снова в ее глазах появился тот странный блеск, с каким смотрела она вслед Ершову. — Вы любите театр?

«Пятнадцать-шестнадцать», — вспомнил он номер ее телефона, но в его положении вряд ли придется когда-нибудь воспользоваться им.

— Да, театр я люблю.

— Будете в Солнечногорске, загляните к нам. Мы не зазнайки, но считаем театр наш лучшим в крае. У нас пополнилась балетная труппа, и мы решили поставить «Лебединое озеро».

— Спасибо. Воспользуюсь приглашением. — И он вновь пошутил: — А вдруг не достану билеты?

— С билетами я помогу…

Из столовой они вышли вместе.

— Мне туда, — указала она в сторону главной улицы, улыбаясь той мягкой улыбкой, которая так украшала ее.

— А мне наоборот, — показал он в сторону площади, отпуская ее, хотя что-то никак не хотело расстаться с ней. — Спасибо вам за компанию!

— И вам…

Она так и не спросила, где и кем он работает. «Просто умная женщина, — решил Ушаков, — с такой приятно поговорить». Он вспомнил, что не успел предупредить Ершова о приезде Джима Робертса. А собственно, почему не успел? Это не поздно сделать и завтра. Позвонит секретарша и передаст.

11

Джим Робертс должен был прилететь в Бирюсинск еще утром, но промежуточный аэропорт был закрыт и ни один самолет из Москвы не прибыл. По той же причине никто не смог улететь на запад.

Два часа ожиданий ничего не дали Ершову. Он прошелся по скверу, отыскал свободную скамейку, достал, газету. Отсюда было прекрасно слышно все объявления диспетчера по радиоузлу. Ершов не сразу понял, что за барьером густых акаций, буквально в метре, спиною к нему сидели Мокеев и Головлев. Только прислушавшись, догадался, что оба летят в Москву. Он хотел подойти, скоротать вместе время, но разговор директора Гипробума и начальника стройки показался столь «производственным», что вряд ли его присутствие будет желательным.