Море в ладонях - [16]
— Ученые были здесь, Назар Спиридонович, они все учли, все прикинули, взвесили.
— Они со своей колокольни судят, но и мы-то не лыком шиты и газеты читаем. Состарились в этих местах.
Он принес ароматные куски рыбы к столу.
— Кто «мы» и сколько вас? — отшутился Виталий Сергеевич, настраиваясь на мирный тон.
— Да все. Мы, рыбаки, значит. Жители местные.
— И председатель думает так? — спросил Ушаков, хотя об этом было излишне спрашивать.
— Конечно же, думает. Только молчит.
— Зачем же молчит?
— Он председатель, боится.
Виталий Сергеевич вспомнил последний актив, рассмеялся:
— А ты не боишься, так получается?
— Мне-то чего бояться! Председателя, коль не так, можно снять. А меня не сымешь. Без меня и этой рыбы не будет…
Оставаться далее, есть, говорить, смеяться — пропало желание. Уехать сейчас, когда накрыт стол, совсем уже глупо. Старый рыбак — человек непосредственный. Что на уме, то и на языке. Рот ему не заткнешь.
— Пройдет два-три года, Назар Спиридонович, и ты убедишься, что был неправ. Время нам лучший судья, оно и рассудит.
— Кушайте, кушайте, Виталий Сергеевич, а через три года, может, и меня в живых не будет. Да и вы-то рыбки такой на этом бережку не отведаете. По мне что, я захотел — за пантами в тайгу подался. Захочу — пойду белку промышлять. Еще и на медведя могу. Со зверем легче сговориться, — сорвалось с его языка.
Виталий Сергеевич отложил кусок недоеденного омуля:
— Спасибо, Назар Спиридонович, хорошо готовишь, вкусно!
— На здоровье, Виталий Сергеевич, на здоровьечко… Заезжайте…
Старый рыбак сплюнул вслед «Волге»: «Обиделся… А то, что обидел нас всех — не подумал?! Секретарь еще называется!..»
6
Виталий Сергеевич слово сдержал, и уже через день после посещения им Еловска Головлеву вручили срочную телеграмму из совнархоза о выделении дополнительной техники.
За передвижными электростанциями Таня выехала в Бирюсинск не одна. Ее сопровождал Юрка Пат. Нужно было не только оформить документацию, но испытать агрегаты, организовать их погрузку, отправку. К тому же предполагалось, что один из агрегатов придется брать в Солнечногорском химкомбинате.
Таня давно стремилась в Солнечногорск. Город без малого ей ровесник, построен в тайге, на берегу Бирюсы.
В парках и скверах города юности строители сохранили девственный лес: кедры и сосны, лиственницы и ели.
На каждый микрорайон города — свои школы и ясли, магазины и кинотеатры… Нет улиц неасфальтированных.
Немало о Солнечногорске написано, немало рассказано. Даже полнометражный художественный фильм о сибиряках снимался в городе юности.
Таким же красивым, прославленным будет и Танин Еловск.
Спецовку и повседневное платье она уложила в чемодан. На себя надела новое, голубое, сшитое в талию, хорошо облегающее фигуру. Прихватила и пыльник, на всякий случай.
Таня не удивилась, когда увидела Юрку в модном костюме, в фетровой шляпе и с чемоданом в руке. Она усмехнулась и пододвинула Юрке свой чемодан. Юрка состроил кислую физиономию, но перечить не стал. Он считал себя джентльменом, умел не только «пустить пыль в глаза».
Три часа поездом, и они были в краевом центре.
Каждый раз, когда после длительного отсутствия Тане приходилось возвращаться в родной город, она испытывала щемящее волнение. В городе, где она родилась, где прошли ее детство и юность, Таня одинаково любила красивые центральные улицы с площадями и пыльные окраины со старинными деревянными домами. Город, которому за триста, мог рассказать о себе не только многочисленными справочниками, фотоальбомами, выставками, но и памятниками архитектуры, сокровищами фундаментальной библиотеки, мемориальными досками, археологическими находками. Последние рассказывают, что еще сорок веков назад человек облюбовал эти места для себя.
Таня гордилась своим городом не меньше, чем москвичи — Москвой, новгородцы — Новгородом, киевляне — Киевом. Но в ее родном городе не сделать открытий. Теперь сама Таня строила новый город, вступила в отряд первооткрывателей, делала историю двадцатого века.
Когда Таня и Юрка оказались в толпе пассажиров, хлынувших от перрона на привокзальную площадь, она сказала:
— На трамвае доедем до папы, оставим там вещи, выясним все в совнархозе, а потом можешь топать в гостиницу. Я ночевать буду дома.
Такое Юрку совсем не устраивало. Он надеялся провести этот вечер с Таней. Они могли сходить в музкомедию, в драму, могли провести вечер в парке или в кафе.
— А может, возьмем такси? — спросил он.
— Вот еще выдумал. Трамвай подвезет прямо к дому!
— И вечером никуда не пойдем?
— Нет!
«Нет так нет, — подумал Юрка, — сейчас с тобой говорить только нервы трепать. Набегаешься еще, приостынешь…»
Дмитрия Александровича дома не оказалось. Вещи оставили у соседей. В совнархозе не повезло. Человек, от которого зависело оформление документации, пробыл до вечера на совещании. Велено было прийти на следующий день. Юрка был рад, когда Таня устало сказала:
— Проголодалась я что-то…
Они вышли на центральную улицу, и Юрка повернул не влево — к кафе, а к ресторану «Тальяны». Таня остановилась, высвободила руку. Юрка пожал плечами.
— К чему эти строгости, Танечка? В кафе в лучшем случае пирожки с ливером. Жуешь, как резину. Пусть эти продукты директор треста столовых кушает…
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».