Море в ладонях - [148]

И Ершову стало жаль Ирину. А впрочем с чего это он безрадостно смотрит на ее будущее? Может, в жизни Ирины тысячу раз еще все переменится?

Он стоял спиной к двери, у книжного шкафа, когда неслышно вошла Ирина и повернула его за плечи к себе. Не решаясь взглянуть в глаза, склонила голову ему на грудь. Стала прежней, доступной, покорной. Но он не обнял, не оттолкнул. Ни того, ни другого не стоило делать. Понимали без слов: прошлое не вернешь, не стоит его ворошить, а любая связь между ними заставит себя потерять в глазах другого окончательно.

— Я постелю тебе на диване в зале, — сказал он ей, — или можешь остаться здесь, постелю себе там…

Утром попили чай и вызвали такси. От проводов в аэропорт Ирина сама отказалась, пожала Ершову руку, притянула к себе Катюшу, расцеловала в щеки и в лоб, быстро села в машину, оттуда взмахнула платком и только за поворотом приложила платок к глазам.

Ершов уселся работать, но вскоре вошла Катюша и положила на стол открытку:

— Вчера вечером принесли, — сказала она, — забыла тебе отдать.

Он пробежал глазами по крупно писанным строчкам.

«Виктор Николаевич! Катюша! Буду рада видеть вас у себя пятнадцатого, в шесть вечера. Мне исполняется… узнаете, когда приедете. Жду обязательно! Ксения Петровна».

— Что будем делать? — спросил Ершов.

Вот уж беда с этим отцом. Не понять, когда спрашивает серьезно, когда шутит.

— Поедем, — сказала Катюша.

42

Как-то на огонек заехал к Ершову Дробов. Катюши и Ксении Петровны не было. Они туристским поездом уехали в Ленинград. Оттуда поедут в Ульяновск, в Шушенское…

Ершов работал над книгой.

У Дробова тоже забот полон рот. За последние два года звероферма его разрослась настолько, что колхоз получил на пушном аукционе почти два миллиона дохода. Ершов в шутку называл Дробова «комплексным председателем». У Дробова рыбозаводы на Байнуре и на Бирюсинском водохранилище. Пятьсот миллионов мальков «красной рыбы» должны вырастить рыбозаводы только в этом году.

— Как Таня? — спросил Ершов.

— Снова в командировке. Пора уж кончать.

— Что кончать? — удивился Ершов.

Дробов сидел напротив, склонив голову, взлохматил себе волосы, из-под бровей прищурился на Ершова:

— Валерку в тапочках ждем! Понимаешь?!

— Понимаю! — ответил Ершов.

— Отец с нами жить будет. Крайком рекомендует его секретарем Бадановского райкома. Ну, а места нам хватит…

С минуту сидели молча. Глядя на солидную пачку машинописных страниц, Дробов спросил:

— Продвигается?

— Туго.

— Сколько еще осталось?

Вместо ответа Ершов протянул толстую папку. В ней были вырезки из газет и журналов, копии решений, постановлений, протоколы совещаний и заседаний, страницы, написанные от руки и напечатанные на машинке. Записи бесед со строителями, проектировщиками, учеными… Здесь хранилась история Еловского целлюлозного на Байнуре.

— И у меня, Андрей, свои творческие проблемы, — оправдывался Ершов. — Материал давит.

— А ты пиши! Пиши быстрей! Буду первым твоим читателем.

— Не получается быстро.

— Писал же статьи на два газетных подвала за ночь.

Ершов когда-то сказал Игорю Петровскому: «Оперативная работа газетчика и работа писателя не одно и то же. Посади тебя редактировать книги, и ты под девизом «задачи дня» — перечеркнешь Шолохова, Федина, Паустовского… кого угодно».

Но не это сейчас волновало Ершова. Он взял со стола лист с цифрами, фактами:

— Невеселая получается картина, Андрей. Период пусконаладочных работ на целлюлозном затянулся. Уже не три миллиона затрачено денег, а шесть! Проблема? По-моему, проблема! Отстает строительство жилья и культурно-бытовых объектов. В Еловске повышенная влажность, и часть технически грамотных целлюлозников покинула город. Только в этом году с очистных сооружений уволилось свыше ста человек при штате в двести сорок. Факт? Бесспорный! До сих пор на производство продукции стоимостью в рубль, завод затрачивает рубль семьдесят. Еще не пущена вторая технологическая нитка, а очистных мощностей не хватает. Решено срочно построить еще семь радиальных отстойников, три насосных станции и реагентное хозяйство — огромный цех приготовления химических растворов. Петровский сенсационно преподнес это, как новую заботу проектировщиков о Байнуре, но так ли на самом деле?! На объект переброшено тридцать бригад. Работают день и ночь… А ты говоришь, быстрее пиши…

Как только речь заходила о целлюлозном, Андрей обычно мрачнел:

— Сколько же можно вколачивать денег?! — сказал он раздраженно, словно повинен во всем был Ершов.

— Теперь столько, сколько потребует Байнур! Только так!

— Не многого мы достигли!

Ершов всегда поражал Андрея спокойствием, с каким умел вступать в любой спор:

— Нет, Андрей, будь объективен! Туленкийский, Баданский, Сосновский районы объявлены государственными заповедниками. Запрещена вырубка леса в прибрежной зоне и молевый сплав по нерестовым рекам. Работу завода контролирует государственная инспекция… Мало?! А во что ты оцениваешь движение, которое началось по стране за охрану водоемов? Сказать, что ничего не достигли, — значит, усыпить свою бдительность, развязать руки нерадивым хозяйственникам. Нет, не напрасно ломались копья!