Море в ладонях - [145]

— Воздвигнут еще, но какой?! — засмеялся Ильин. — Запишите домашний мой телефон. В своей библиотеке я найду для вас кое-что интересное о мировой практике строительства целлюлозных предприятий.

Звонок приглашал в конференц-зал.

Вслед за членом-корреспондентом Академии наук слово взял председатель краевой плановой комиссии. Десятки леспромхозов края расположены вдоль основных водных артерий, линий железных дорог, автомагистралей. В течение многих лет оголяются водоразделы. Мелеют реки, теряют свое значение. Сверх всяких норм вырубаются наиболее доступные массивы, и в то же время край обременен миллионами гектаров перестойного леса. Но леспромхозам выгоднее завышать нормы вырубки, чем строить новые дороги, осваивать глухие таежные районы…

На третий день совещания Ершов исписал довольно пухлый блокнот. По выступлениям подавляющего большинства участников форума было ясно: завод на Байнуре получает прописку, но предприятие должно быть образцом современного уровня науки и техники, очистные сооружения уникальными, контроль за их работой должен осуществляться только государственной комиссией с особыми полномочиями…

Совещание считает целесообразным:

1. Запретить молевой сплав леса по рекам, впадающим в Байнур.

2. Завершить проектные работы по отводу отходов производства Еловского завода за пределы Байнура, в район Туленкийской долины.

3. Отказаться от строительства флота и порта, предназначавшихся для транспортировки и приема древесины в бассейне Байнура.

4. На ближайшей сессии краевого Совета депутатов трудящихся обсудить вопрос о научном использовании и охране лесных богатств края.

5. Запретить промысел омуля на пять, семь лет.

6. Совещание просит местные партийные, советские органы войти с предложением в Совет Министров Союза ССР об объявлении Байнура и его бассейна государственным заповедником.

— Может, переночуешь у меня? — спросил Ершов Дробова, когда с потоком участников совещания вышли из здания филиала Академии наук.

Вечер был по-весеннему теплым. В сквере на тополях по случаю брачных сборищ отчаянно горланили воробьи. Солнце спускалось к тальянским хребтам, озарив их снежные вершины в ярко-розовые тона. Высоко в синем небе, с запада на восток, на сверхзвуковых скоростях шли реактивные самолеты: звено за звеном. Корд этим машинам, действительно, нужен. Нет, нет, и прохладой дохнет с востока. Но корд еще всего не решает, а ветер может подуть с любой стороны, если ты слаб на ногах.

— Лучше поеду домой, — ответил Дробов. — Дел по горло.

Он думал: сказать не сказать, что хотел бы дождаться Таню. Три дня с Мишей Уваровым Таня была на совещании. Вот-вот должна появиться. Хотелось уехать вместе. Скоро должна защищать диплом, а там… Но лучше об этом Ершову объявить неожиданно. Пригласить и сказать: вот так, дорогой товарищ, ждем, приезжай!..

— А если утром уедешь? — настаивал Ершов. — Диссертацию защитил. Теперь больше свободного времени.

Несколько глав диссертации Ершов читал. Они были посвящены вопросам миграции омуля, его нерестилищам, воспроизводству сиговых на Байнуре, созданию рыбозаводов и разведению новых видов, таких, как лещ, карп, сазан.

Дробов мечтал расширить пределы Байнура за счет двух искусственных морей на Бирюсе. Развести благородные сорта рыб в водохранилищах Бирюсинской и Буйской ГЭС. Воплощение этих идей дало бы народному хозяйству миллионные прибыли.

— Ты прав, защитил, — сказал Дробов. — Только это четверть дела. Претворить в жизнь мечту — вот цель. А сейчас полным ходом суда ремонтируем, сети ставные готовим, моторы перебираем. Да вот беда, — вздохнул он.

— Что за беда?

— Получим решение исполкома о прекращении лова омуля и сядем в калошу. Довоевался! Люди же у меня. Кормить надо.

— Постой, постой! — Ершов растерялся даже.

— Но ничего, — сказал негромко Дробов. — Переживем. Раньше бы надо обзавестись зверофермой. Доходы еще маловаты. Вместо омуля будем пока ловить щуку, ельца, окуня. Годик, два туговато будет. А там ферма выручит. Переживем как-нибудь…

Подошли Миша Уваров и Таня. Ершов спросил:

— А вы, друзья, в Еловск или останетесь?

Таня посмотрела на Дробова и догадалась, что такой же вопрос задавался уже Андрею.

— Нет, Виктор Николаевич, нам ехать надо.

Все пошли в сторону троллейбусной остановки. Ершов повернулся к Тане:

— Понравилось вам совещание?

— Да, — сказала она, — хотя провести его следовало еще до закладки Еловска…

Никто не стал уточнять: почему? Каждый знал, что Таня вложила силу и душу в свой первенец на Байнуре. Теперь, как и многие, будет переживать — не окажется ли Еловск в светлом оке Сибири злокачественным бельмом. Она успокоится, лишь когда завод начнет работать на полную мощность. А для этого нужно время.

41

— И последний вопрос, — сказал Ершов Кореневу, — это уже не относится к делу. Вы с Ушаковым, кажется, однокашники?

Они сидели в парткоме. С четвертого этажа хорошо были видны корпуса завода, огромная территория очистных сооружений, ТЭЦ, промбаза…

— Вместе учились в старших классах, вместе окончили вуз, на первых порах и в школе работали вместе…

Вот собственно все, что мог он сказать. Мог бы добавить, что не всегда между ними ладилось, клеилось. Были дни, когда жизнь ломала обоих, но, главное, не согнула, не отмела. Он, Коренев, никогда не считал себя непогрешимым, не считает и Ушакова. Но, если честно сказать, то таким, каким стал Ушаков, он больше Кореневу симпатичен. Нашел Ушаков в себе силы, чтобы отмежеваться от слабых сторон, подчинить себя главной цели.