Море в ладонях - [108]

В конце своего очерка я хочу обобщить впечатления и представить разногласия между учеными и проектировщиками в виде вымышленного разговора двух не существующих в жизни людей — Орлова и Решкина. Пусть они поговорят откровенно…»

Ершов читал и видел в вымышленном Орлове не кого-нибудь, а самого Крупенина. Все, что до сих пор говорилось о строительстве завода на Байнуре, лишь рикошетом приходилось по этому апологету «байнурской лесохимии». На сей раз угодило не в бровь, а в глаз. Ершов представлял себе, как Крупенин всячески станет отстаивать честь мундира. Представил и сразу решил, что с Крупениным должен он встретиться, обязательно должен. При первой возможности.

Через неделю пришел журнал по подписке, и сразу же позвонил из Бадана Дробов:

— Читали, Виктор Николаевич?

— Читал!

— И как вы думаете, чем все кончится?

— Поживем — увидим, Андрей…

Звонили еще приятели и друзья. В Бирюсинске журнал ходил по рукам. В Еловске его почти невозможно было достать… Об Орлове и Решкине говорили в кулуарах собраний, городского актива. На записку в президиум Ушаков ответил:

— Нельзя так, товарищи. Во всем надо прежде разобраться. Шарахаемся от одного к другому…

Ершов считал, что ему повезло, когда узнал о предстоящем пленуме Правления Союза писателей. Появилась реальная возможность через несколько дней встретиться с Крупениным в Москве. Это стало необходимостью уже потому, что кое-какие главы будущей книги начали проявляться в сознании, проситься на бумагу Мокеев — Мокеевым. Головлев — Головлевым. Эти люди были понятны Ершову. Но и путать Мокеева с Головлевым он не желал. Мокеев — «шестерка», придаток Крупенина. Головлев — труженик. Умом и руками возводит заводы, дворцы, плотины, привык созидать. Мокееву тоже бы создавать, кипеть в своем творческом коллективе… Так нет, предпочитает карьеру.

Крупенин же представлялся Ершову тем мозговым центром, в котором рождались идеи ради идей. Центром, который давил на Мокеевых беспардонно и мог повторить трижды «пардон», прежде чем войти в дверь к тому, от кого сам зависим.

Пленум длился два дня. Утром на третий Ершов был в приемной Крупенина. Его встретила испытующим взглядом та же солидная красивая дама, которая встречала когда-то Платонова.

Ершов назвался, просил доложить. Несмотря на свои антипатии к Крупенину, он решил быть предельно объективным, тактичным по отношению к человеку, которого плохо знал. Возможно, эта встреча не только заставит над многим задуматься, но и взглянуть на события с новых позиций, понять и Крупенина…

Дама вскоре вернулась, уселась в кресло, еще не успевшее остынуть, и без прежней любезности, чуть не сквозь зубы сказала:

— Прокопий Лукич сегодня принять вас не может.

Бывает и так.

— Тогда узнайте, пожалуйста, могу я попасть на прием к нему завтра?

— А вы позвоните.

Всем своим видом она выражала полное безразличие к посетителю.

— Так, значит, и завтра он может меня не принять?

— Не знаю, не знаю…

Ершов подошел к столу, достал из папки газету и положил ее перед стражем Крупенина:

— Здесь статья. Я ее автор. Передайте Прокопию Лукичу, что я не стану звонить, завтра приду к девяти. Не примет, приду послезавтра. И так до тех пор, пока с ним не встречусь!

На следующий день, он снова с утра был в приемной:

— Прошу доложить!

— Подождите…

Дама разобрала почту, разложила ее в известном одной ей порядке и уже в дверях обернулась, словно желала проверить, це бросился ли за нею Ершов. Она вернулась минут через пять:

— Прокопий Лукич сможет принять не раньше чем через час.

— Ну что ж, — ответил Ершов, — и на этом спасибо.

Разглядеть Крупенина от входной двери не представлялось возможным. Для этого, по меньшей мере, надо было пройти добрую половину кабинета. В таком помещении хоть в волейбол играй.

— Здравствуйте! — сразу у входа сказал Ершов.

— Здравствуйте, — едва донеслось в ответ. — Садитесь.

Ершов сел в одно из кресел возле стола. Крупенин по-прежнему вычитывал какие-то бумаги. Ершов достал из кармана пачку открыток и, положив себе на колени, стал спокойно рассматривать виды Москвы. Пачку цветных фотографий купил для Катюши.

— Слушаю вас…

— Я из Бирюсинской писательской организации.

— Знаю… Докладывали…

— Я по поводу Еловского завода на Байнуре.

Крупенин поднял голову, тупой стороной цветного карандаша постучал по столу. Взгляд его выражал одно: желание понять, чего от него хотят, когда и так все ясно, завод строится и будет строиться.

— Нам и так без конца суют палки в колеса ученые. Теперь еще вы.

— Кто «вы»?

— Писатели, журналисты.

— Мы хотим помочь вам разобраться во всем. Не превращайте Байнур в подопытную морскую свинку. Это национальная гордость советских людей.

— Эмоции! — заключил Крупенин.

— Нет, не эмоции, Прокопий Лукич. Стройка идет в лихорадочном темпе. Одно делается, другое переделывается. На ветер вылетит масса денег. И зачем надо было затеять это строительство именно на Байнуре?

— Стране нужны бумага, картон, дрожжи, скипидар, корд. На Байнуре мы экономим на предварительной очистке воды, отказываемся от строительства целого комплекса дополнительных сооружений.

— Сколько ж вы сэкономите?

— Окончательно трудно сказать, но сумма приличная.