Море цвета крыла зимородка - [41]

Роза как раз размышляла над этим, сидя за утренним кофе, когда зазвонил телефон и в трубке раздался голос Сент-Ги:

– Мне вот тут пришло в голову, что в порядке приобретения полезного опыта и ради любопытства вам, возможно, захочется провести денек, наблюдая за работой подрезчиков. Рискну предположить, что вам уже известно – из этого события местное население сделало едва ли не праздник, и вся округа гудит, как рассерженный улей, в ожидании пикника по случаю окончания работы. Если вы согласны присоединиться к нам, то я заеду за вами и отвезу на место.

– Я бы с радостью. Но как быть с магазином?

– Ну а Блайс на что? Я пришлю или даже сам привезу его, чтобы он постоял за вас у прилавка. Буду где-то через полчаса. Между прочим, наденьте джинсы, куртку и прочную обувь.

– Должна ли я захватить с собой какую-нибудь еду?

– В этом нет необходимости. Будет море вина, горы домашних деликатесов и фруктов. Я даже предполагаю, что после основательной заправки вы будете просить меня позволить вам ободрать одно дерево, а то и пару. Еще одна вещь – если вас уже сейчас обуревает желание помочь нам, то захватите плотные перчатки. Или нет… вряд ли у вас найдется что-либо подходящее. Я сам обеспечу вас перчатками.

Через час он уже высадил ее на участке, подготовленном для обдирки коры, за полкилометра от того ограждения из колючей проволоки, где Роза впервые встретила Сент-Ги в сырой вечер своего приезда в Мориньи.

Все вокруг гудело от голосов людей, экипированных в плотные одежды, криков резвящихся детей и лая собак. Мужчины и женщины были в одинаковых соломенных шляпах для защиты от солнца, а те из мужчин, что были вооружены изогнутыми топориками, получали указания от старшины перед тем, как приступить к работе.

Сначала надлежало сделать кольцевой надрез коры как можно выше по стволу, почти у самых нижних ветвей, другой – как можно ближе к корням дерева. Затем кору отделяли от ствола по длинной вертикали, используя в качестве рычага клинообразную рукоятку топорика. Все это производилось с точностью и быстротой хирургической операции.

Секция снятой коры напоминала по форме полый цилиндр и подвергалась, как и ободранный участок ствола, придирчивому обследованию добровольных экспертов, обсуждающих толщину и качество снятой пробки, а также мастерство подрезчиков. С особым жаром спорили – пострадало дерево или нет, чтобы нарастить новый слой коры должного качества через десять лет. «Блайс действительно был прав, когда ругал пробку за то, что она растет в год по чайной ложечке», – подумала Роза.

Обдирка секций коры со стволов послужила сигналом для женщин к началу своей части работы – складывать секции в штабеля для просушки на свежем воздухе на несколько недель, прежде чем кору отправят под прессы. После выпаривания штабеля под давлением примут плоскую форму для отправки морем на аукцион. Помогая женщинам, Роза убедилась в необходимости толстых рукавиц, которыми снабдил ее Сент-Ги, так как секции, хотя и легкие, были шершавыми, корявыми и грязными до ужаса. Она становилась все мрачнее и грязнее и несколько раз упала, поскользнувшись на сырых корнях. По счастью, всякий раз возвращаясь с пустыми руками, так как упасть с секцией коры в руках значило бы повредить хрупкую и деликатную продукцию, что здесь приравнивалось чуть ли не к преступлению.

Пока все остальные работали, дети и собаки затеяли что-то вроде охоты, путаясь под ногами у старших. Их крики вкупе с собачьим лаем своеобразной фугой вписывались в хриплые голоса подрезчиков и пронзительную болтовню женщин. Монсеньор Кортес-Джембис – та самая маленькая гончая – также находился среди собачьей своры и сегодня был сама невинность, изобразив на морде возмущенное «Кто, я? Да быть того не может!», когда Роза рассказала его маленькой хозяйке о том, как песик обманул ее.

В полдень, как и во всем Мориньи, на плантации был объявлен перерыв, и всякая деловая активность сразу же прекратилась. Собаки вывалили языки наружу, и у детей заблестели глаза в предвкушении вкусной еды: грузовик привез вино и гору домашней снеди, люди группами чинно расселись в тени, и началось серьезное действо – всеобщая трапеза.

Затем настал послеобеденный сон почти для всех. На короткое время он охватил даже детей и собак. Роза тоже слегка вздремнула, потом села, чтобы побаловать себя первой за день сигаретой и поразмышлять на досуге – изображали ли на своих полотнах постимпрессионисты часы сиесты на пробковой плантации: лежащие тела, бутылки пустые, початые и полные вина, брошенные орудия труда, деревья на переднем и заднем плане, солнце и густые тени под кронами дубов.

Детвора вновь начинала резвиться; более послушные, вняв сердитым окликам родителей, присмирели, а те, кто побойчее, остались глухи к призывам взрослых.

Сквозь полузакрытые веки Роза наблюдала за детской возней. За несколько ярдов от нее дерзкий мальчишка лет двенадцати карабкался на ствол дерева, с которого еще не была ободрана кора. Перед тем как работа была остановлена для ленча, Роза видела, как к дереву подошел мужчина, осмотрел его, а затем оставил свой топорик в развилке ветвей. Когда ее глаза поймали отблеск солнца на стальном лезвии, Роза поняла, что именно топорик и есть тот желанный приз, за которым подросток лез на дерево.