— В чем дело? — резко спросил Чумак.
— Видны огни города. Вы просили разбудить вас.
— А почему разбудили помощника?
— Мне показалось, у вас кто-то чужой, — растерялся матрос. — И долго не открывали…
— Вы ошиблись, — сказал капитан.
Вахтенный растерялся еще больше:
— Я слышал чужой голос…
— Вам отвечал я, — твердо произнес Чумак и обратился к Вадиму: Можете идти к себе.
Утром капитан появился на палубе с завязанной щекой. Он заметил пристальный взгляд своего помощника и проворчал, как бы про себя;
— Зубы болят…
Его коричневое от загара лицо с острым носом и острым подбородком подергивалось от боли.
Опускаясь в машинное отделение, Вадим встретил корабельного врача и сказал, что у капитана разболелись зубы. Врач направился в каюту за инструментами и лекарством, а Вадим, приняв новое решение, вернулся к Чумаку. Они стояли рядом и молчали. Вскоре появился врач с металлической коробочкой в руке.
— Михаил Никодимович, — сказал он, подходя к капитану, — я слышал, у вас болят зубы. Пройдемте в каюту, я вас осмотрю.
Испуганное выражение промелькнуло на лице капитана, он отступил от врача. Но тут же опомнился и улыбнулся:
— Боль уже проходит…
— Но осмотреть зубы не мешает, — настаивал врач. Капитан отвернулся, показывая, что разговор окончен. Врач обиделся и ушел.
Жесткое лицо Чумака повернулось к Вадиму:
— Не стоило беспокоить доктора из-за таких пустяков.
Он не счел нужным ничего объяснять. Он стоял на мостике сосредоточенный, ушедший в себя, и думал об уродливом несоответствии жизни: в сознании еще бушует воля к подвигам, а одряхлевшее тело уже не в силах ее выполнить…
Это были печальные мысли, но почему-то голова капитана гордо подымалась, и лицо светлело…
Чем ближе подходил «Поиск» к бухте Молчания, тем больше волновался Вадим. Странности в поведении капитана настораживали. Может быть, это следствие болезни. Если память не вернулась к Чумаку, сможет ли он провести судно в узком скалистом проходе?
Море становилось все более бурным. Оно с размаху, тяжело и твердо било о борта волнами, словно мешками с песком. Огромные волны, разрезанные надвое носом корабля, глухо рычали. Иногда раздавался такой звук, будто какое-то чудовище причмокивало языком.
Появились рифы. В белой пене они поднимались из глубин моря, как зубы. «Поиск» все время лавировал между ними.
Капитан Чумак держал у глаз морской бинокль и голосом, молодым и звонким, отдавал команды. Вадим был удивлен точностью и краткостью его приказаний.
«Поиск» вошел в узкий проход между скалами. Здесь достаточно было чуть-чуть отклониться от заданного в лоции курса, чтобы наткнуться на подводный выступ. Вадим ожидал, что капитан попросит карту. Но Чумак по памяти уверенно вел судно. Он мельком взглядывал на приборы, проверяя себя, и улыбка раздвигала его обветренные губы. Вот прямо перед носом «Поиска» выросла серая стена, надвинулась почти вплотную, почти нависла над палубой. Ясно были видны маленькие трещины, клочки мха.
Чумак был спокоен. Он подал команду, и нос судна прошел мимо уступа скалы. Вадим вслушивался в четкий голос капитана и думал, что так командуют военные моряки. А ведь Михаил Чумак никогда не служил на военном флоте…
Миновали еще несколько крутых поворотов, и внезапно перед моряками открылась зеркальная бухта, наполненная синей тишиной. Легкие облака неподвижно висели над зелеными крутолобыми горами. Прозрачный туман пеленой затягивал воду, ровную и тихую, как стекло.
Эта тишина напоминала капитану тишину белой палаты. Как будто снова заботливый голос врача проговорил над самым ухом:
— Поднимите левую руку!
«О какой руке идет речь? — с недоумением подумал тогда Чумак. — Неужто о моей?»
Его рука не разгибалась уже два года. Время и болезнь зацементировали кость и связки солями. Разве можно это изменить?
И все же, подчиняясь уверенному голосу, Чумак попробовал сделать робкое движение рукой. И вдруг он почувствовал ее — свою руку! Она подчинялась ему, сгибалась и разгибалась, рывком расправляла пальцы. Все происходило, как во сне, и больной не отрываясь смотрел на свою руку…
А потом он каждый день делал открытия; снова чувствовал когда-то онемевшее колено, омертвевшие участки кожи. Он много спал в мелодичной тишине палаты. Это был не обычный сон, а «лечебный», способствующий, как говорили врачи, восстановлению участков мозга и нервных путей. Чумак словно вторично рождался на свет — в тишину, напоенную дыханием моря, похожую на тишину синей бухты.
Сразу же по прибытии в бухту Молчания экспедиция начала работы. Водолазы проникли в подводные гроты. Мимо них проносились необычайные рыбы. Некоторые из них имели на голове прожекторы, освещавшие путь на несколько метров и подававшие сигналы рыбам того же вида. Водолазы стреляли из подводных ружей. Пронзенная стрелой рыба тушила свои «фонари», становилась невидимой, но слишком поздно. Она попадала вместе с другими глубоководными на палубу «Поиска». Здесь, при дневном свете, она выглядела совсем не нарядной. Иллюминированное «чудо» превращалось в обычную серую рыбину.
Между учеными часто возникали опоры.
— Сколько лет этой рыбе? — спрашивал профессор у своего коллеги. Двести? Пятьсот? Посмотрите, какая силища, как рвется из сети! И вот я, человек, гомо, царь природы, распоряжаюсь ее жизнью, а сам живу в десятки раз меньше. Разве это не чудовищный парадокс?
