Море бьется о скалы - [57]

— Приказ господина коменданта обер-лейтенанта Керна! — торжественно пропел Федор.

Егор положил ложку, отодвинул «парашу». Яшка Глист встал с тюбиком в руке. Из темноты нижних нар выставились похожие один на другого Лукьян Никифорович и Тарас Остапович.

Приказ слушают с нарастающим удивлением. Яшка Глист, узнав, что утром ему предстоит отправиться в яму, выронил тюбик. Стараясь унять дрожь в руках, Яшка прижимает их к груди, но руки все равно дрожат и дрожат. Егор встает со скамейки и, полусогнутый, неуклюжий, похожий на орангутанга, подступает к Федору.

Как только Федор смолкает, в комнате поднимается невообразимый гвалт. Одни соскакивают в подштанниках с нар, другие поспешно напяливают штаны. Каморные Крысы оказались проворнее всех. Они уже юлят около Федора, заглядывают в лицо:

— А как же нам, господин переводчик? — заискивающе спрашивает Лукьян Никифорович.

— Да, как нам? — повторяет Тарас Остапович. — Господин переводчик…

— Я не переводчик, а такой же комендант, как Антон.

— Извините, господин комендант… Не знал… Кто же из нас останется?

— Это что же, надсмешка? — басит Егор. — Как я пойду в комнату? Это не шутка!.. Придумали…

— Господин комендант, у меня сердце… Оставьте в кладовой. Прошу вас…

— У меня тоже сердце… Не надо, Лукьян Никифорович, прикидываться. Стыдно так, бессовестно…

— Я вовсе не прикидываюсь, Тарас Остапович! Конечно…

— Нет, прикидываешься!

— А я, говорю, не прикидываюсь! Вот к врачу схожу…

— Прикидываешься! Прикидываешься! — твердит с отчаянием Тарас Остапович.

Неразлучные друзья, единомышленники так озлобились, что готовы царапать друг друга.

— Гад буду, чтоб я пошел!.. — гудит, как в бочку, Егор.

Федору трудно удержать в себе торжество. Так хочется от души рассмеяться, сказать: «Эх вы, твари ползучие!..» Но вместо этого Федор окидывает строгим взглядом обступивших его полицаев, молча трясущегося Яшку Глиста, злобно шипящих друг на друга Каморных Крыс и говорит не допускающим возражений голосом:

— Приказ господина коменданта обер-лейтенанта Керна не обсуждается, а выполняется! Кто остался в полицаях— забирает постели и расходится по своим комнатам! Через полчаса проверю!

5

Как-то санитар спросил у Садовникова:

— Олег Петрович, в шахматы колысь играли?

— Что это тебе на ум взбрело? — удивился Садовников.

— Играли чи ни? — настойчиво допытывался Иван с какой-то непонятной для Садовникова улыбкой.

— Играл… Правда, не ахти как, но играл.

— Гарно и не трэба. Так, лишь бы пересунуть эти самые… хфигуры. Больше ничого не трэба.

— Да в чем дело?

— Потим побачитэ… Надоила мне ца канитель. Хиба це маскировка? А вот шахматы — да…

И вот Олег Петрович и Бойков обновляют шахматы. А санитар нет-нет да выглянет из-за одеяла-занавески, чтобы еще раз полюбоваться своим трудом. Немалых хлопот стоили ему эти шахматы. Из принесенных по его заказу со стройки березовых чурочек он терпеливо вырезал фигуру за фигурой, раскрашивал их и доску огрызком химического карандаша, смазывал для блеска рыбьим жиром… Получилось неплохо. Правда, кони смахивают на нечто среднее между свиньей и гусем, но разве в этом суть. Суть в том, что теперь Олег Петрович может сколько ему вздумается беседовать с Федором, Никифором Бакумовым или своим земляком Степаном. И никаких подозрений. Что тут особенного? Да старик комендант только диву дастся. Русские играют в шахматы!

— Значит, ты сюда? Понятно… — подперев большим пальцем подбородок. Олег Петрович задумывается, — Так… Времени прошло порядочно, а сделано? Мало сделано, Федор. Что ж, я, пожалуй, рокирнусь. Вот так… Ходи… Плохо используем благоприятную обстановку. Никифор никак не подберет ключи к Цыгану. Да и с норвежцами как-то не получается. Так ходи!

— Сейчас… Дай подумать… — Федор берет двумя пальцами «фиолетового» слона, переставляет. — Осторожничаем мы. Забываем, после Сталинграда немцы стали уже не те. Теперь они опустили крылья.

— Ну, это ты брось!..

— Не брось, а точно говорю. Ты в яме не бываешь, а я вижу… Только Овчарка бесится. Еще злей стал. Брат у него в Сталинграде накрылся. Капуста говорил… Ты пошел?

— Да, вот этой пешкой…

Федор сейчас же отвечает ходом коня и говорит, не отрывая взгляда от фигур.

— А с денщиком я не валандался бы. Враз бы расколол сопляка.

— Это как же?

— Очень просто… После одного разговора в темном углу он станет ходить по струнке. Любое поручение выполнит.

— Уверен? — Садовников выпрямляется на табурете.

— Абсолютно. Больше ему ничего не остается… Надо как-то заглаживать старые грехи… Он не дурак. Понимает, откуда ветер тянет…

У врача ползет вверх левая бровь. Он снимает очки и встает из-за стола.

— Такие разговоры для меня нож острый. Честное слово!.. Шапкозакидательство никогда не приносило пользы. Так можно все погубить.

— А что губить? — снизу Федор вызывающе заглядывает в лицо врача. — Сам говоришь — ничего не сделали.

— И не сделаем при таком отношении… А головами поплатиться можем… Да, очень даже просто…

Из коридора слышатся неторопливые шаги. Они все ближе и ближе. Садовников поспешно садится, склоняется над доской.

— Чей ход?

— А черт его знает… — обиженно ворчит Федор. — Ходи ты…