Мопассан - [94]

Закончив «Монт-Ориоль», он за два месяца написал «Пьера и Жана» — произведение, которое далось ему легко. Он создавал его, прохаживаясь по молодой ясеневой аллее виллы Ла Гийетт и глядя на играющего мальчика — Пьера Леконта дю Нуи.

Большой интерес представляет так называемое «Предисловие к Пьеру и Жану», в котором раскрываются литературные взгляды Мопассана.

Мопассан останавливается на терминологических трудностях, с которыми сталкиваются критики. «Если «Дон-Кихот» — роман, то роман ли «Красное и Черное»? Если «Монте-Кристо» — роман, то роман ли «Западня»?» Писатель дает свое определение романа: «Цель его вовсе не в том, чтобы рассказать какую-нибудь историю, позабавить или растрогать нас, но в том, чтобы заставить нас мыслить, постигнуть глубокий и скрытый смысл событий… Это личное восприятие мира он (романист. — А. Л.) и пытается нам сообщить и воссоздать в своей книге… Следовательно, он должен строить свое произведение при помощи таких искусных и незаметных приемов и с такой внешней простотой, чтобы невозможно было увидеть и указать, в чем заключается подлинный замысел и намерение автора».

Романисты, пользующиеся расположением Мопассана, «скрывают» психологию в своих книгах, подобно тому как она скрыта в действительности за жизненными фактами. Автор должен исчезнуть. «Мастерство заключается в том, чтобы не дать читателю определить авторское «я», надежно спрятать его за другими образами и явлениями…»

А потом он вдруг обрушивается на «нелепый, сложный, длинный и невразумительный набор слов, который навязывают нам сегодня под именем художественной манеры письма». Вычурному стилю он противопоставляет язык своей кормилицы. «Поменьше существительных, глаголов и прилагательных, смысл которых почти неуловим, но побольше непохожих друг на друга фраз, различно построенных, умело размеренных…»

И наконец, он заканчивает замечательной формулой: «Впрочем, французский язык подобен чистой воде, которую никогда не могли и не смогут замутить вычурные писатели… Наш язык — ясный, логичный и выразительный. Он не даст себя ослабить, затемнить или извратить».

Он перечитывает написанное. Да, это именно то, что он и хотел сказать. Не так-то просто быть простым! «Те, кто в наши дни создает образы (о, сколько здесь презрения. — А. Л.), злоупотребляя отвлеченными выражениями, те, кто заставляют град или дождь падать на чистоту оконного стекла, могут также забросать камнями простоту своих собратьев! Они, может быть, и нанесут телесные повреждения собратьям, но никогда не заденут простоты, которая бесплотна».

Сомнений нет: он целится в Гонкуров, символистов и их последователей.

Это небольшое «Предисловие» вызвало оглушительный резонанс. Можно принять точку зрения Анатоля Франса, считавшего, что «теория романа, созданная Мопассаном, столь же естественна для него, как теория отваги для львов». Но в то же время можно и отделить преднамеренное от случайного. Основная цель «Предисловия» — доказательство того, что роман должен быть предельно объективным и что роль автора — это роль отлично загримированного актера.

Гонкур отказывается верить собственным глазам. Задыхаясь от обиды и гнева, он с горечью записывает в своем дневнике год спустя: «Почему в глазах определенного круга людей Эдмон де Гонкур — джентльмен, любитель, аристократ, забавляющийся литературой, и почему Ги де Мопассан — настоящий писатель? Почему, хотел бы я это знать?» Давно уже назревало в Гонкуре недовольство этим противным Нормандцем, этим «Полем де Коком» современности, который, однако, так тепло надписал ему свою книгу «Под солнцем»: «Господину Эдмону де Гонкуру — другу, мастеру, которым я так восхищаюсь».

«В предисловии к своему новому роману, нападая па художественную манеру письма, Мопассан, не называя имени, целился в меня. Еще в те времена, когда он со-бирал деньги для памятника Флоберу, — уже тогда я усомнился в его искренности. Сегодня, посылая мне «Предисловие», он заверяет меня в своем восхищении и привязанности. Таким образом, я вынужден видеть в нем Нормандца, трижды Нормандца. Впрочем, Золя говорил мне о нем, что это настоящий король лжецов…»

Хотел ли Мопассан задеть Гонкура? Маловероятно. > Он нападает больше на последователей, чем на лидера. В чем же дело? По-видимому, Мопассан слишком поздно сообразил, что может причинить боль раздражительному метру, и поспешил исправить положение частным письмом. Это произвело впечатление двурушничества. «Мопассана можно назвать нормандским рассказчиком наподобие Монье[95], — продолжает Гонкур, — но это не писатель: у него, конечно, есть свои причины, чтобы принижать художественную манеру письма… Страница Мопассана, не подписанная им, вполне может принадлежать любому грамотному человеку».

Гонкур хорошо помнит инцидент с памятником Флоберу.

В 1881 году была открыта подписка для сбора средств на строительство памятника в Руане. Эдмона де Гонкура избрали председателем комитета. В 1886 году комитет располагал 9650 франками из необходимых 12 тысяч. Гонкур, обратившись к Золя, Мопассану, Доде, предлагает восполнить недостающую сумму. Мопассан… присылает чек на тысячу франков! Это необдуманное вмешательство носило характер урока, преподанного щедрым Мопассаном скряге Гонкуру. Гонкур немедленно подал в отставку. Мопассан вынужден был отправиться в Отей