Монумент - [3]

— Сукин сын! — рявкнул Баллас, словно каменщик был рядом. — Долбаный прыщавый сукин сын. Яйца б тебе оторвать, чтобы не плодил уродов…

Дверь распахнулась от резкого толчка, хлопнула о стену так, что звук удара эхом разнесся по улице. Рыжий каменщик вышел из кабака. Двое приятелей следовали за ним по пятам.

— Ну ты и дурак, — сказал он, прямиком направляясь к Балласу. Юнец крутил в пальцах обрывок шнура, свисавшего с пояса. — Думал, я ничего не замечу? Как же!

— Ты о чем? — промямлил Баллас.

— Ладно, не строй святую невинность. У тебя в руке мой кошелек, под ногами валяются мои монеты… Ты отлично знаешь, о чем я.

— Это была шутка, вот и все…

— Ах шутка? Ну, тогда дай-ка я тоже пошучу. — Шагнув к Балласу, каменщик шарахнул его бутылкой по лбу. Голова взорвалась болью, перед глазами замельтешили искры. Баллас пошатнулся. Второй удар пришелся по скуле. Третий — под дых. Баллас захлебнулся воздухом, согнулся пополам и повалился на колени. Желудок подскочил к горлу. Балласа вырвало вином и желчью. Юнец двинул его ногой в челюсть, потом снова приложил бутылкой по голове. И еще раз. И еще, покуда бутылка наконец не разбилась. Приятели рыжего не отставали. Удары и пинки посыпались градом — в грудь, в живот, в пах. Баллас свернулся клубком, но это не особенно помогло. Рыжий каменщик размеренно бил Балласа в лицо, словно намереваясь окончательно его изуродовать.

Наконец, подустав, парни остановились. Наступила тишина. Затем послышалось журчание. Теплая жидкость потекла по щеке, по губам. Остро запахло мочой. Баллас скривился и открыл заплывшие глаза. Рыжий каменщик застегивал штаны.

— Будешь вонять, жирдяй, — сказал он, широко ухмыляясь. — Но вряд ли сильно хуже, чем раньше. Я бы сказал, даже получше, если учесть присущий тебе аромат.

Юнец расхохотался, и друзья подхватили его смех.

— Имей в виду, засранец: если я тебя еще раз увижу… или унюхаю, тебе не жить. Усек? — Он смачно плюнул на Балласа, отвернулся и зашагал к двери. Приятели отправились следом, и компания скрылась в кабаке.

Баллас сел. Все тело превратилось в один сплошной синяк. Лицо было залито кровью. В голове гудело. Он ощупал нос и вздохнул: сломали — в очередной раз. Глаза превратились в узкие щелочки. Во рту стоял горький вкус желчи.

— Сволочи, — пробурчал Баллас. — Проклятые сволочи… Ладно, что у нас тут? — Он издал хрипловатый смешок. — Может, все не так плохо?

В его руке угнездился второй кошель, некогда принадлежащий рыжему извергу. Как и первый, он был полон. И на сей раз тяжел.

Баллас распустил завязки. На ладонь высыпалось двенадцать медных монет. Недельное жалованье каменщика.

— Что ж, юноша, — сказал он себе под нос, — кошелек у тебя на поясе был обманкой. Но этот… Ха! Маленькие мальчики должны прилежно учиться. Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком.

И, поднявшись на дрожащие ноги, Баллас захромал вниз по улице.

Несколько часов спустя Баллас откинул одеяло, выбрался из кровати и натянул штаны. Выудив из кошелька два пенни, он вложил их в пухлую белую ладонь шлюхи…

Сразу же после драки Баллас отправился в другой кабак, названия которого теперь уже не мог припомнить. Он выдул бутылку келтусканского красного, а потом снял шлюху и поднялся с ней наверх. Женщина сперва не могла поверить, что избитого до такой степени человека еще оставались плотские желания. По ее опыту, они утекали вместе с кровью жертвы. Но Баллас настаивал, так что шлюха в конце концов согласилась.

Женщина знала свое дело и обращалась с Балласом осторожно. Двигалась в основном сама, так что Балласу оставалось только стонать и охать от удовольствия. Вопреки предположениям каменщика его вонь не испугала женщину: на подоконнике комнаты лежал пучок остро пахнущих трав, их аромат разливался в воздухе, изничтожая все прочие запахи…

Баллас надел рубашку и сапоги и, раздвинув шторы, обозрел улицы Соритерата, уже покрытые темной вуалью сумерек. Он был немного пьян, доволен жизнью — и его мучила жажда. Баллас припомнил, что в двух кварталах отсюда есть кабак, где подают сладкое белое вино. Достойное завершение долгого вечера… Баллас вышел из комнаты и спустился в общую залу.

Здесь было шумно и дымно, почти все столики оказались заняты отовсюду слышались смех и грубоватые шутки. Городской люд отдыхал после тяжелого рабочего дня.

Выйдя на улицу, Баллас попытался закрыть за собой дверь, но та не поддавалась. Он дернул сильнее. Казалось, что-то удерживало ее. Баллас обернулся. И замер.

В дверном проеме стояла высокая, стройная фигура. У человека были маленькие темные глаза, веснушчатое лицо и рыжие волосы. В руке каменщик сжимал увесистую дубинку.

— Мы охотимся за тобой весь вечер, — сказал он очень тихо. — Твое упорство меня изумляет. Ты украл один раз — и был бит. Однако украл снова. Видно, выпивка окончательно разъела тебе мозги. Четвертая Заповедь — воздержание. Я всегда думал, что это очередная набожная чушь. Но теперь вижу, как много зла таится в бутылке.

За спиной парня появились его друзья.

Баллас открыл было рот, однако каменщик проговорил:

— Лучше молчи. Перед смертью человек должен говорить правду, а ты способен только лгать.