Монтаньяры - [81]

Робеспьер снова добивается успеха, правда, за пределами Собрания. Как писал его секретарь Вилье: «Через несколько дней после обсуждения целибата священников он был завален поздравлениями от церковных мужчин и женщин. Стихи латинские, французские, греческие, даже еврейские прибывали со всех концов Франции. Поэмы в пятьсот, шестьсот, тысячу строк затопляли улицу Сантонж». Правда, в Аррасе против Робеспьера подняли кампанию как против врага церкви.

В декабре 1790 года Робеспьер вступил в Якобинском клубе в особенно ожесточенную схватку с Мирабо по поводу права всех граждан, а не только «активных» служить в Национальной гвардии. Он говорит с небывалым для него ораторским жаром: «Напрасны ваши претензии мелкими приемами шарлатанства и придворных интриг управлять самой Революцией, которой вы недостойны. Ее всепреодолевающий поток захватит вас и повлечет как слабое насекомое». Мирабо не выдерживает бичующих ударов Робеспьера. Он прерывает оратора, но зал протестует. Шум и спор продолжаются более часа. Робеспьер берет верх над самым выдающимся, самым влиятельным оратором Собрания. И это показало необычайную силу Робеспьера, порожденную твердой последовательностью и принципиальностью. В Якобинском клубе он приобретает влияние, значительно превосходящее его еще скромную роль внутри Собрания. 2 апреля 1791 года Мирабо умер, ему устраивают грандиозные похороны, помещают его прах в Пантеон, хотя слухи о его продажности давно уже стали общим достоянием. Максимилиан вместе со всеми депутатами участвует в похоронном кортеже. Он хоронит своего первого, действительно крупного противника. А сколько их еще станут его жертвами уже не косвенно, а в результате прямых ударов Робеспьера!

Робеспьер не щадит своих сил: в отдельные месяцы он произносит более 20 речей, как правило, тщательно подготовленных и написанных заранее. По каждому поводу он не устает требовать всеобщего избирательного права со всевозрастающей силой и настойчивостью. Практически эти выступления не имели последствий в виде принятия каких-либо решений, декретов или поправок. Число депутатов, поддерживающих демократические требования Робеспьера, не превышало десятка. Собственно, он и сам понимал, что изолирован в Собрании. К тому же он никогда не выходит за рамки конституции. Когда его предложение отвергают, то есть почти всегда, он почтительно склоняет голову с уважением к решению большинства. Так, горячо отстаивая право всех граждан подавать петиции Собранию, он подчеркивает: «Не для того я выступаю с этой трибуны, чтобы возбуждать народ к мятежу…»

Никто не говорил столь восторженных слов о народе, как Робеспьер, отвергая малейшие попытки бросить тень на «трогательное и священное имя народа». Он гневно бичует тех, кто употребляет слова «канальи» или «чернь». Он говорит о народе с поистине религиозным пиететом. Чего же он требует конкретно для народа, кроме ликвидации деления на «активных» и «пассивных» граждан? Его требования фактически сводятся к тому, чтобы доказать, что народ больше, чем знатные и богатые, достоин любви и уважения. «Я призываю, — пламенно заявляет он, — всех тех, кого инстинкт благородной и чувствительной души сблизил с народом и сделал достойным познать и полюбить равенство, в свидетели того, что никто не может быть столь справедливым и столь добрым, как народ, когда он не раздражен эксцессами угнетения, что он благодарен за малейшие проявления внимания к нему, за малейшее добро, которое ему делают, даже за зло, которое ему не делают, что именно в народе мы находим под наружностью, которую мы называем грубой, искренние и прямые души, здравый рассудок и энергию, которые мы долго и тщетно искали бы среди класса, презирающего народ. Народ требует лишь необходимого, он требует только справедливости и покоя, богатые претендуют на все, они хотят все захватить и над всем господствовать. Злоупотребления — дело и область богатых, они бедствие для народа. Интерес народа — есть общий интерес, интерес богатых есть частный интерес».

Подобного рода красноречивые речи Робеспьер произносил непрерывно. Но фактически он никогда не предлагал ничего, кроме предоставления всем политических прав, в том числе и беднякам, не платящим налога. Практически это ровным счетом ничего не значило. Ведь даже из числа четырех миллионов «активных» граждан своим избирательным правом пользовались не более одной десятой части избирателей.

Тем не менее неустанные тирады во славу народа, воспроизводимые в газетах, передаваемые из уст в уста, создают ему исключительный авторитет и популярность. Прославление добродетельной бедности выглядело как защита ее прав, хотя речь шла лишь о праве гордиться честной и благородной нищетой. Робеспьер связан с народом, но эта связь была односторонней и выражалась в потоке наивных посланий благодарности, которые Робеспьеру направляли со всех концов Франции. Особенно часто обращались с разными просьбами. Так, 19 августа 1790 года Робеспьеру написал молодой человек, просивший сохранить в его местечке торговый рынок: «К вам, кто поддерживает изнемогающую родину против потока деспотизма и интриг, к вам, которого я знаю только как бога по его чудесам, я обращаюсь с просьбой… Я не знаю вас, но вы — большой человек, вы не только депутат одной провинции, вы депутат всего человечества…» Эти неумеренно льстивые строчки, однако, вошли в историю, ибо письмо написал Сен-Жюст — в будущем самый верный и близкий по духу соратник Робеспьера, которому послание явно понравилось и запомнилось…