Монтана - [2]

Думаю, читателей у меня наберется целая дюжина, если даже не больше. Уверен — если бы каждый, кто когда-нибудь все же прочитает это, лежа на скрипучей, видавшей виды казенной кровати (а в турне по необъятной родине я планирую отправиться на своем стареньком байке «Ямаха» никак не раньше следующей недели — к тому времени вся эта моя история абсолютно точно целиком и полностью выплеснется на страницы толстого блокнота в виде — я очень на это надеюсь — интересного рассказа), оставил бы мне паршивый четвертак, этих денег потом вполне хватило бы для того, чтобы заправить полный бак моей старушки на обратном пути домой. Ребят, я уже просто очень стар для того, чтобы трахать придорожных шлюх.

* * *

Сколько себя помню, я всегда питал некую тайную страсть к цифрам и различного рода вычислениям. Это было (как я понял гораздо позже) моим предназначением в этом мире счета. Мой путь, моя дорога, мое бремя или, может быть, что даже мой крест — называйте, как пожелаете, я не обижусь. Хочу только, чтобы вы сейчас уяснили для себя тот факт, что с самого раннего детства (я буду упоминать об этом и дальше) я был дружен с цифрами.

Думается мне, я бы уж точно свалял дурака (несколько нелепое выражение как для мужчины шестидесяти двух лет отроду, правда ж?), если бы не вспомнил сейчас великолепное произведение Экзюпери «Маленький принц». Помните философию главного героя? Взрослые скучны и неинтересны оттого, что слишком интересуются цифрами, и ничем кроме цифр.

Что ж, исходя из этого (я даже несколько покраснел сейчас), могу вам совершенно искренне признаться в том, что я был точно таким же «скучным и неинтересным» человеком еще, пожалуй, что с самого раннего своего детства. Примерно лет в пять (а я вполне отчетливо помню то время) мне нравилось считать бабочек на лугу. Затем, когда мать давала мне конфеты (не слишком много и не слишком часто, но подобное все же случалось), обязательным ритуалом перед их торжественным поеданием был для меня их пересчет. Как будто бы где-то там, в ящике с игрушками, у меня была запрятана толстая тетрадь, в которой я в строжайшей тайне ото всех вел собственный учет всего мною съеденного или же просто полученного от родителей. Кстати, если брать во внимание как раз именно это самое «просто полученное», то для того, чтобы его зафиксировать, не хватит, пожалуй, никаких пухлых блокнотов на свете (у меня, к великому счастью, была полная семья, и я никогда и ничем не был обделен — спасибо за это матери и отцу и низкий им поклон до земли!).

Итак, вы, наконец, поняли, что в моем случае (если руководствоваться философией Маленького принца), уже с самого раннего детства что-то где-то там пошло не так?

Идем дальше.

Младшая, а затем и старшая школа Гатервей, где ваш покорный слуга в свое время изо всех сил карабкался к вершинам образовательного олимпа. И у него это довольно-таки неплохо получалось, смею заметить. Считал я тогда все подряд. Количество учебников, расставленных на полках в классе (правда, эта привычка после перехода в старшую школу как-то сама собой отпала), число слов, написанных учителем на доске (самым большим таким «писателем» у нас всегда был мистер Льюис, подслеповатый учитель ненавистной мне химии, который за урок умудрялся по два раза от начала и до конца полностью исписать всю доску), и даже — сколько веснушек цветет сегодня на лице у Рози Паркер, застенчивой слегка полноватой девочки, всегда занимавшей место у окна, которая ко взрослой жизни, к большому сожалению всех нас, так никогда и не приспособилась — со временем (очень рано, едва ли не в восемнадцать лет) стала проституткой, пристрастилась к наркотикам и подохла у ворот богатого особняка в холодном ноябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Я, кстати, был на ее похоронах… Представьте себе, с Роуз пришло проститься всего лишь двенадцать человек (это включительно со старым, то и дело фальшивящим священником), которые принесли с собой две корзинки искусственных цветов, три захудалых веночка, да четыре бутылки дешевого вина.

Затем был колледж Вассермана, где люди всерьез занимались бухгалтерским учетом (правда, в то далекое время профессия эта еще носила несколько иное название), куда я попал без каких-либо вообще трудностей (еще бы, вступительные экзамены там состояли из тестов по алгебре и трех простеньких задач по физике — плевое для меня дело!), и где так же упорно продолжал все на свете подсчитывать. Подозреваю, что к тому моменту (а на дворе стоял тогда сентябрь 1972 года) мой мозг уже полностью превратился в калькулятор.

И вот вам тому очередное доказательство.

За первые четыре месяца учебы я успел покрутить шуры-муры с тремя девушками. Одной (Эмили) было семнадцать, вторая (Кортни) была на год старше ее, а вот третья (Роберта) имела за плечами (внимание!) аж целых двадцать два года жизни на этой планете. С первой (то бишь, с Эмили, носившей сорок первый размер обуви и обладавшей внушительными сиськами) я пережил сто восемь поцелуев с языком, испытал семнадцать оргазмов, тогда как взамен отдал лишь только три паршивеньких букетика цветов, купленных в убогой цветочной лавке за ближайшим углом по три пятьдесят каждый. Понимаете, о чем разговор? Думаю, уточнять на счет Кортни и Роберты было бы сейчас несколько лишним.