Монолог Нины - [9]

А по огромному и обихоженному мамой и бабками дому бегали уже и шкодили четверо мальчишек–погодков… Братьев моих старшеньких…

Счастье пришло!

Но вот этого вот советская власть перенести никак не могла. Ей требовался повальный голод. И вселенский мор. Чтобы за хлебную корку заставить голодных людей перегрызать глотки друг другу. И она приступила к окончательному изведению станового хребта России — работящего мужика–производителя.

29 января 1929 года явилась она и в дом деда и папы.….

Подробности?… К чему они? Было всё как у всех других десятков миллионов. На глазах семьи застрелили деда Юлиуса Рейнгардтовича, четырёх его взрослых сыновей и кинувшуюся к ним бабушку. До нитки обобрали. Содрали одежду и, — как блатные на зонах обобранным ими «мужикам», — кинули им прикрыться ошмотья — «сменку». Связав мужчин (с 10 лет), отвезли подводами к железной дороге. Набили битком в разбитые телячьи вагоны. И через белорусский Мозырь погнали в Сибирь.

Было всех в эшелоне с началом пути 2086 душ.

Слава Богу, дед мой, бедный Мартин Владимирович (Адлерберг, генерал–лейтенант, врач, тяжело раненый в 1915 году. В. Д., умерший 6 февраля 1928, годом прежде, тихо, во сне; потому родные успели по людски похоронить графа, — оплакав, отпев открыто и назвав настоящим именем, — в ограде православного храма в Пулине. И поставить ему Святой крест).

…Шел этап до города на Енисее 26 месяцев. Быстро сперва шел. До Урала. На Урале началось! Останавливали эшелон у первого попавшегося «приличного» городка. Мужчин — от 12 до 65 лет — выгоняли на работы. Этап–то был из трудяг! Все, от подростков, умели уже плотничать, столярничать, слесарить, класть кирпич и бетон. И конечно скорняжить. А скорняцкой работы было не переделать: что ни рабочий посёлок с фабрикою, то конный двор. И других работ — невпроворот: власти обстраивались, а рубить дома и подсобки для них не кому было. Как некому было класть печи. Как технику не кому было ни отремонтировать, ни отладить, ни запустить. Всё это и делали наши мужчины меж строительных работ. А женщины… Их, «баб», «ставили на бетон» или отрывать траншеи под трубы и силос…

Работающим давали «суп» — воду с травой. И после смены — ломоть брюквы и 200 граммов хлеба. Говорили им: «в стране голод — ваша кулацкая работа! И вам бы не харчи, а пулю!». Запертым в вагонах старикам, больным и детям хлеба давали совсем тоненький ломтик. И работающие относили им свои «пол супа». Это было преднамеренное убийство «не производительной части» этапа голодом — тот же организованный голодомор! И люди в эшелоне быстро умирали.

Первой 11 марта 1930 года, когда эшелон подходил к Барабинску, погибла Надежда Николаевна (Бирулёва, дочь героя Севастопоря, адмирала, подруга В. кн. Елисаветы Феодоровны; мачеха Мартина Адлерберга, прадеда Нины Оттовны. В.Д). Превратившаяся в мумию, она до последнего дня спасала малышей, деля и отдавая им свой хлеб. Марфа и мама обрядили её…Но когда Николай Николаевич (Адлерберг, граф, сын Амалии Крюденер /см. Пушкиниану/, внук Вильгельма III Прусского; мама Нины Оттовны, Мелитта, его внучатая племянница) и папа попросили конвой «выпустить их, чтобы похоронить Бирулёву(!), дочь российского героя», конвойные (не россияне) поняли моих так, будто они не просят, а требуют! Потому их связали, избили, бросили на пол. Выволокли труп. Н. Н. И створ задвинули…

Что стало с телом они не узнали…

И пошло…

Умер, задохнувшись в скарлатине, мой пятилетний братик Володя. Умер от фурункулярной ангины пагодок его Сашенька. Умер во сне от удушья трех летний Мартин. Уже у Яи — станции перед самым Красноярском — погиб от переохлаждения самый маленький братик мой, — отчаянным бережением папы и мамы доживший до Сибири, — Рони. Рейнгард, названый в память об отце убитого деда Юлиуса… И маленький трупик его конвой, — навалившись на бесновавшегося папу, — выкинул в ночь… Его в этот раз, отпустив, не тронули. Кто–то из двоих конвойников, ещё держа папину голову, сказал: — Чего хотите? Четвёртый же парнишечка у его…

Все братики мои погибли из–за стужи, которая в разбитой теплушке по зимам была все проникающей, усиливаемая стократ круглосуточным ураганным сквозняком, голодом и тем, что укутать ребёнка было не во что — всё отобрано было дома ещё. И отбиралось непрерывными повальными обысками–грабежами. Хотя что же было грабить?!

А если быть точной, их убили.

Выпрашиваемого на каждую дырявую печку — «буржуйку» из ржавой жести угля–мусора хватало на час–другой. В остальное время единственным спасением было — прижаться друг к другу и пытаться спасти частицы тепла от сухаря и ломтя брюквы. Хлеба последние месяцы «не полагалось»!…

Когда 25 марта 1931 года эшелон втянулся на станцию Красноярск–сортировочная, в теплушке появилась на свет я…Если, конечно, светом считать межнарное пространство, занавешенное на этот случай папиной рубахой. Мама о рождении дочери узнала не сразу. Она уже второй месяц была без сознания, и на глазах таяла, не умея пережить смерть маленьких сыновей…

В сорока пяти градусный мороз нас выгнали из вагонов и затолкали в открытые — под навесами — пакгаузы. И сразу стали раздирать семьи. Слабые и старые с маленькими детьми «покупателям» рабов — кадровикам северных горно–рудных предприятий — были не нужны. Они отбирали мужчин и выглядевших здоровыми женщин. От остальных отмахивались: «не надо!». И были эти постоянно повторяемые нелюдями слова «не надо!» приговором, более страшным, чем смертный.