Монограмма - [87]

Когда Аля приходила и рассказывала все это, сообщая уже увиденному Лидой в окно лучше и вернее, звук и запах (и даже цвет, потому что цвета без поддержки других чувств она как бы не воспринимала), — впечатление свертывалось, сжималось, словно не выдержав дополнительных, налагаемых на него красок, правды. И вот почему еще, как понимает теперь Лида, ей никогда не удавалось по-настоящему пережить чувств сестры: Аля никогда не рассказывала ничего для нее, Лиды, а рассказывала лишь для себя, чтобы еще раз пережить самой, чем отнимала у нее энергию сопереживания.

Но ночью, когда мир принадлежал только ей, Лиде, и сестра засыпала, Лида, преступно нарушив свой добровольный обет вечного отождествления с сестрой, вечного ей уподобления, впивалась взглядом в переносье сестры, сосредоточивалась, приказывала ей отвернуться к стенке, чтобы она не видела ее во сне, и так преображала ее дневной опыт, что он возникал как бы заново, переживался Лидой единственно и впервые, потому что принадлежал теперь только ей. Ограбленная Аля ворочалась и громко стонала во сне, а наутро уже ничего не помнила из вчерашних своих, обескровленных Лидой, переживаний. Зато и подсознательно, не понимая себя, ненавидела Лиду.

№ 90. Понемногу Лида привыкала в Сосновке. Странно, домой ее вовсе не тянуло: то ли Степа, воспоминание о нем, ее здесь держал, то ли избегала встречаться с Алей (та училась в областном городе и часто наезжала домой). Как-то не хотелось прикасаться к сестре своим новым опытом, она бы его, конечно, обязательно почуяла и не приняла.

Малыши полюбили Лиду и часто бывали в ее большой избе. Вместе ходили на лыжах, пилили дрова, иногда она приводила свой класс домой и устраивала собрание или урок внеклассного чтения. Рассадив ребят кое-как на кровати, полу, стульях, она читала им Джека Лондона, Жюль Верна и русских классиков и замечала, что слушают они ее здесь охотнее, чем в школе. Особенно если чтение перемежалось чаепитиями, играми, печением картошки в духовке. Большим наказанием для провинившихся было не попасть на это внеклассное чтение. О Степане почти не вспоминала — суета и радость школьной жизни не то чтобы вытеснили его, но отодвинули в какой-то дальний угол сердца. Лишь в праздники и выходные, когда оставалась одна, думала о лете, цветах, ягодах, но все это — без него, даже звон гитары звучал в ней отдельно от Степы, словно бы даже в воспоминании она обходила то место, где была боль.

Весной получила от него письмо из армии — горячее, со многими ошибками, раскаивающееся. Письмо, которое она все-таки боялась прочесть. Писал, что любит и что обязательно приедет к ней после службы, хотя мать против. Что-то едва шелохнулось в ней, как еще мерцающий у виска, только что отпавший, но уже неживой волос. Что было делать с ним, этим умершим волосом? Она попробовала его снять, подойдя к зеркалу, но пальцы не улавливали его, хватали воздух, волос ускользал. Тогда отошла от зеркала и забыла о нем, пока не поняла вдруг, что волоса уже давно нет, отпал и потерялся сам. Его письмо она вскоре отослала, без ответа. С ним она запечатала и те два десятка писем Степе, что писала ему в никуда, складывая в свой чемодан. Но письма «Иштвана» к себе — оставила и иногда с удивлением перечитывала, как давно забытую и некогда любимую книгу.

Что-то закончилось, какой-то круг замкнулся, и она была вне него. Он все еще стоял внутри того круга, звал из него, писал, но она не слышала, не отвечала. Эти письма относились уже не к ней, к другой. Нельзя было соединить того, что проживалось порознь, неразъединимо только вместе пережитое, именно совместное люди помнят как счастье, называют счастьем. Но общего счастья у них почти не было. Она справилась с ним одна. Да и нет никакого счастья, не бывает, не нужно, думала Лида. Вовсе не к счастью мы на самом деле стремимся, а просто — исчерпать сюжет жизни, ее основную тему, ситуацию, эпизод, мизансцену, занавес опущен, зрители хлопают сиденьями, актеры снимают грим.

ПЯТАЯ КРИНКА МОЛОКА. Сегодня я буду говорить о приобретении Трех Покоев — тела, речи и разума — через практику йоги экаграта, или йоги однонаправленности и сосредоточенности. Сначала — с использованием объектов медитации.

Предписываются два класса объектов: священные и несвященные. Священные объекты медитации — это символы тела, речи и разума (мысли) Будды; несвященные — это обычные объекты, такие как глиняный круг, кусок дерева, шарик из металла, кости, глины, стекла и т. п.

Помести небольшой шарик или кусок дерева перед собой, на расстоянии трех шагов, на уровне глаз. Сконцентрируй на объекте свое внимание. Не позволяй «Познающему» (разуму в его познающей функции) ни отвлекаться от объекта, ни отождествлять себя с ним, но сосредоточь внимание однонаправленно.

Одновременно созерцай своего гуру сидящим в позе лотоса на макушке твоей головы, над «отверстием Брахмы», Брахмарандхрой. Это «Отверстие Брахмы» — в соединении теменных костей черепа. Рассматривай своего гуру как Будду. Обратись к нему с молитвой Манамкхама:

Мы ищем прибежища в гуру как Дхарма-Кае;

Мы ищем прибежища в гуру как Самбхога-Кае;