Моногамия - [220]

Но я ушла так глубоко, что как не гребла, поверхности не было, всё это происходило в какие-то мгновения, но я успела испугаться. Вдруг почувствовала, как кто-то тащит меня быстро наверх, схватив за запястье, я вынырнула, хватая жадно ртом воздух. Из девчонок больше не прыгнул никто.

Я повернулась и посмотрела на Алекса, он улыбался, наблюдая за переменами в выражении моего лица, за тем какими эмоциями отражаются на нём воспоминания.

— Это был ты? Твоя рука вытащила меня тогда?

Он улыбнулся ещё шире, но не отвечал, он был счастлив, что я всё это вспомнила.

Просто невероятно, это был ОН! Как я могла забыть всё это, как я могла не узнать его? Я плохо помню его лицо, только то, что у него были красивые глаза, красивейшие и длинные волосы… Может это они сбили меня с толку, поэтому тот парень и Алекс никогда не связывались между собой в моей памяти… Я всегда думала, что мы всретились, когда мне было 23, а ему 25! Сказать, что я была ошарашена, значило ничего не сказать. У меня был шок, и он был написан на моём лице. Алекса, казалось, это забавляло.

— Так это был ты?! А ты… ты знал всё это время и ни разу мне не сказал?

— Я всё ждал, когда же ты сама вспомнишь — он улыбался, его это очень забавляло. Мой неподдельно искренний шок стал наслаждением для него, он явно не один год ждал этого момента. — И я думал, ты правда вспомнила тогда, когда постриглась в свой День Рождения, так же точно как в 16 лет. Твоя косая чёлка едва не свела меня с ума!

— Ты поэтому так разоткровенничался тогда?

— Скорее, расчувствовался. Я подумал, раз ты всё вспомнила, значит не всё ещё потеряно, и у меня остались шансы.

— Но я ничего не вспомнила!

— Это было уже не важно, потому что, то, что мне нужно было, я выяснил.

— И что это?

— Что я нужен тебе.

Он смотрел на меня серьёзно, собранно, без тени иронии.

— Постой, но те ребята, они тебя иначе называли, не Алекс…

Теперь он опять улыбался, и это уже раздражало меня. Господи, как же они называли его…

— Ну, давай же, вспомни!

Я не могла никак вспомнить и злилась, и тут меня осенило:

— Ветер! Они звали тебя Ветер!

— Ну, и ты думаешь, меня родители назвали Ветром?

— Нет, конечно.

— Нет, конечно! Они назвали меня Александр, а Ветром называлась моя яхта, на которой я приплыл в Крым, и мы зависали на ней весь июль. Они называли меня именем моей яхты.

Да, точно, там была парусная яхта, и они жили на ней. Но мы с Артёмом видели её только раз и издалека, хотя они звали нас кататься, мы больше никогда не встречались с ними. Артём не хотел общаться с этой компанией и не давал мне, а я так хотела этого, ведь с ними было так весело! Вместо этого мы занудно гуляли вдвоём, всё время целуясь, и мне это быстро надоело. Тогда я думала, что мне просто скучно, и поэтому так тянет к тем ребятам. Теперь, оборачиваясь и глядя через все эти годы назад, я понимаю, что на самом деле причина была другая: среди них был один человек, который очень нужен был мне. Это к нему меня так тянуло, затягивало, но руки другого так крепко сжимали мои, не отпуская, что попасть туда мне было практически невозможно.

Мы молчали какое-то время, каждый погрузился в свои воспоминания юности. Я спросила его:

— Скажи честно, ты заметил меня тогда? Обратил на меня внимание?

Глупо было ожидать от него вразумительного ответа, он на менее провокационные вопросы не даёт ответов, только отшучивается, а на этот уж тем более.

— Тебя, вернее вас, сложно было не заметить, вы всё время целовались — он опять улыбался, но совсем чуть-чуть. Я знаю эту улыбку очень хорошо, это «улыбка — пряталка». Он всегда так улыбается, когда прячет свои чувства или эмоции.

— Допустим, но ты меня выделил как-нибудь, я понравилась тебе?

— А я тебе?

— Ну, у меня в голове тогда был другой мальчик, ты же знаешь.

— Ну, и у меня в голове тоже была девочка.

Я вспомнила, что он сказал про яхту, и спросила:

— Ты приплыл на той яхте сам?

— Нет, с девушкой.

— Вы были влюблены?

— Наверное, — он ответил как-то таинственно, вкрадчиво, вкладывая в это «наверное», какой-то «особый» смысл. Алекс вообще любил говорить намёками и головоломками, которые мне чаще удавалось разгадывать, но бывало и такое, что я только делала вид, что поняла его. В такие моменты, как этот, когда мне особенно хотелось правды и чёткости, искренности, меня эта его черта только раздражала. Я не понимала, почему нельзя просто сказать прямо! Но в этом был его особенный шарм, как раз то, что так влекло меня, его загадочность, глубина и неповторимость. Я вдруг поняла, что он никогда не будет для меня прочитанной книгой. Неизвестно, сколько ещё тайн и невероятных событий, произошедших с ним, спрятано в его памяти. Он выдаёт мне их порциями, всякий раз переворачивая моё сознание, как сегодня, например.

— И откуда вы приплыли?

— Из Испании. В то лето я только вступил в наследство, купил яхту и решил познакомиться с родственниками матери и отца, которых никогда не видел, потому что они жили на другом континенте.

— Ты переплыл Средиземное море на яхте? Оно большое!

— Да, это была та ещё глупость, — он засмеялся. — Мы попали в шторм и едва не погибли с той девушкой. Просто некому было вправить мне мозги. Но обратно мы уже полетели самолётом, плыть не было желания ни у меня, ни у неё.