Моногамия - [2]

Тем не менее, мне уже было совершенно очевидно, что я позволила себе наброситься на человека с социальным статусом гораздо выше моего. Для меня это было вопиюще унизительным. Факт разделения людей на классы по их благосостоянию и образованности унизителен уже сам по себе, а мой плебейский выпад опустил меня ещё ниже. Мне было неприятно, стыдно и почему-то больно. Так случилось, что моё взросление пришлось на период распада СССР, переоценки общественных и личностных ценностей, разрушения экономики, болезненного обеднения людей. Все прицелы были сбиты, всё вокруг рушилось и падало в пропасть. Наши родители не знали сами, как выплыть, и уж тем более, им совершенно было не до осознания необходимости привить детям правильные ценности, определить для них верные ориентиры. Бедность, в которую мы попали, удручала и пугала мой, ещё детский, разум, и как сила притяжения чёрной дыры искривила мои строгие, правильные, честные векторы. Люди, которые сумели подняться, вызывали у меня уважение и благоговейный восторг, а собственная неспособность сделать то же самое низвергала моё достоинство, запуская механизмы самобичевания.

Муж взялся за мой мозг, а я за его, у него были свои претензии, у меня свои. В котле ругани, ненависти и взаимных упрёков выплыли факты, заинтересовавшие меня. Этот друг — американец. Он с детства живёт в Штатах, и он не беден. Для мужа важно то, что он, возможно, сможет каким-то образом помочь и нам перебраться в страну «сбывающихся мечт», поэтому нам нужно дружить с ним. В этом вопросе я с ним совершенно солидарна — это хорошее и полезное знакомство.

Глава 2

Алекс, наш новый друг, появился на следующий день уже в 10 утра с пакетом белья, и это говорило о том, что он, как минимум, не спит до обеда, подобно моему мужу, а значит, привык и любит работать.

Я слышала, как подъехала его машина. Смотрю в окно, вижу, как он выходит из своего Porsche, как закрывает его небрежно-элегантным жестом, как двигается к нашему дому. Он идёт не торопясь, движения его бёдер и плеч, манера держать голову слегка приподнятой говорят о колоссальной уверенности в себе, он пропитан ею, он излучает успешность, силу, волю. Его тело идеально: широкие плечи, рельефные руки, тонкая талия, узкие бёдра, и мышцы, повсюду мышцы, их мягкие очертания невозможно скрыть летней одеждой — невольно рождается желание раздеть его… Он мужественен, но красота эта не вымучена в тренажёрном зале, а, скорее, подарена ему природой, потому что органична. Он высокий, но, похоже, ниже Артёма, и мне приятно это. Хоть что-то лучше у моего родного мужа! Аристократизм, воспитанность, изящные манеры — это стиль его существования, они в каждом движении, жесте, в каждой фразе, в каждом взгляде…

— Привет! — улыбается.

— Привет.

— Не разбудил?

— Ну как сказать… — я стою на пороге в коротких шортах и футболке, в которых обычно сплю, волосы распущены и не причёсаны, хотя встала я уже давно. Само собой на лице нет косметики, хотя я без неё даже мусор не выношу…

— Можно войти?

— Входите.

Алекс входит в мой дом, на лице его исключительно взвешенная улыбка, в ней ни на йоту больше радости от нашей встречи, чем того требует ситуация. Он идеально контролирует свои эмоции, управляет ими изящно, как парусником, я завидую, но не только, я копирую. Я как губка впитываю умения людей, которые преуспели больше меня в чём-либо. Меня не интересуют неудачники, я вижу только успешных людей, красивых, талантливых, трудолюбивых. Я учусь всю свою жизнь, сколько помню себя, я люблю это и делаю исключительно хорошо. Я всегда была и буду отличницей.

— Я принёс то, что обещал.

— Забирайте обратно. Я же сказала, это — лишнее.

Я чувствую, как подражаю ему, это непроизвольно, я так устроена. Мой тон, моя манера смотреть и улыбаться идеально соответствуют его стилю. Мне приятно это, я наслаждаюсь происходящим.

— Чем занимаетесь?

— Чищу киви.

— Киви на завтрак?

— Почему бы и нет?

Я вижу его взгляд, и он не может скрыть истинных намерений: в нём очевиден интерес ко мне, стойкий, уверенный, и лишь слегка сексуальный. Он смотрит только в глаза, этого требуют манеры, но хочет разглядывать моё тело, и я чувствую это, поэтому не отвожу своих глаз от его, не давая им возможности скользнуть вниз.

Однако, элементарные принципы гостеприимства вынуждают меня предложить гостю кофе, мне приходится развернуться, и лишь в это мгновение я замечаю краем зрения, как его взгляд, наконец, поглощает моё тело — я была права. Чаще всего я права.

Аналитик по натуре и по призванию, я анализирую финансовое состояние компаний, рыночные риски, тенденции, я разрабатываю стратегии и бизнес — планы. Я смотрю на мир сквозь призму своих профессиональных навыков: абсолютно всё, что происходит со мной, подвергается жесточайшему анализу. Я не романтик, я прагматик.

Помимо моей воли, в моём мозгу уже выстроены таблицы причин навязчивого появления красавца в моём доме, а также карта возможных вариантов развития событий для меня. Вопрос в том — позволю ли я себе этого альфа-самца? Я не святоша, но я замужем, и до этого момента в моей жизни не было ни единого достаточно привлекательного шанса изменять мужу. Кроме него я не знала других мужчин вообще, мы вместе с ранней юности, почти с детства. Мои губы не целовал никто, кроме него — это редкость, и в этом мой характер, мой темперамент. Но мы почти не спим вместе, у нас затяжной кризис в отношениях, скорее даже стагнация. Быт вынуждает поддерживать контакт, однако близости, той, которая необходима для секса между нам нет и уже давно. В этот сложный период нашей жизни мы лишь формально муж и жена, однако под давлением ответственности за счастье общего ребёнка, а также являясь носителями восточного менталитета, где брак — это навсегда, невзирая на неудачи и ошибки семейной жизни, ни один из нас не думает о разводе. Я жду того счастливого момента, когда муж мой проснётся и повзрослеет, поймёт, что по званию мужчины обязан взять на себя ответственность за семью, начнёт, наконец, заботиться о главном её фундаменте, коим, как человек опытный смело заявляю, является отнюдь не любовь, а материальное благополучие. Вопреки увереньям романтичным, чувства разбиваются о быт, вянут под жаром раздражения, вызванного финансовыми проблемами.