Моногамия. Бонус. О возрасте в сексе и о сексе в возрасте - [9]

— Ну? — вопрошаем мы с Алексом хором.

— Что, ну? Я же говорила, они вместе и переехали куда подальше — в Доминикану. Купили дом там, развалюху какую-то. И я подумала, что это как раз проект для тебя, отец. Занимайся, раз не знаешь, куда себя деть.

— Значит, Дамиену нужен дом, — довольно барабаня пальцами по столу, констатирует мой муж. — Это просто замечательные новости! Спасибо, дочь! — поднимается, чтобы поцеловать её в лоб, и Лурдес со снисхождением принимает его порыв нежности.

— Папа, я решил, с кем хочу заниматься любовью! — провозглашает голос моего младшего сына, повергая нас, взрослых, в некоторое подобие шока. — С Айви! Я буду всю жизнь заниматься любовью только с ней!

Сонино лицо в прямом смысле вытягивается, рот совершает немые движения, как у рыбы, Лурдес прыскает смехом, я краснею даже пятками, не только щеками и ушами.

— Боже, какой стыд! — шепчу себе под нос.

— Ну почему же сразу стыд? Сразу видно, Амаэль уже успел пережить уроки сексуального воспитания! — стебётся Лурдес.

Но мой гений просвещения не теряется:

— Это замечательно, сынок, что ты уже определился в данном вопросе, но думать об этом тебе пока ещё рано: детям до шестнадцати лет заниматься любовью запрещено.

— Почему?

— Потому что ваши организмы для этого ещё не готовы и могут серьёзно пострадать. Особенно Айви!

— Она может умереть?

— Да, такое возможно.

Амаэль вздыхает:

— Хорошо, я понял. Значит, пока мне не исполнится шестнадцать лет, я не могу её обнимать и целовать?

Соня охает, я прячу лицо в собственных ладонях, а Лурдес подначивает:

— Да, папа, я вот тоже интересуюсь: можно ли целоваться до шестнадцати?

Алекс бросает ей строгий и недовольный взгляд, и сразу же возвращается к Амаэлю:

— Ты можешь АККУРАТНО её обнимать и целовать в щёку.

— Но, это же значит, что я буду заниматься любовью, а мне ещё нет шестнадцати и ей тоже!

— Для занятий любовью нужно кое-что другое, — спокойно отвечает Алекс, но я чувствую, что он и сам уже в затруднении — слишком не по годам любопытен наш сын.

— Целования в губы? — напирает Амаэль.

— Да, это, и не только это.

— А что ещё?

— Мы поговорим об этом, когда тебе исполнится одиннадцать лет.

— Обещаешь?

— Клянусь.

— А когда мне можно будет целовать её в губы?

Лурдес снова не может сдержать смех:

— Отличный вопрос, Амаэль!

Алекс набирает в грудь воздуха и выдыхает:

— Когда тебе исполнится одиннадцать, мы поговорим и об этом тоже. А пока точно нельзя!

— Просто назови цифру! — нервно настаивает Амаэль.

— Она зависит от многих факторов, сынок. Очень многих! Скажи мне такую вещь, сейчас ты хочешь целовать её в губы?

— Не-е-ет! — хмурится Амаэль.

— Отлично! — облегчённо выдыхает мой профессор сексуального просвещения. — Давай договоримся, что в тот момент, когда ты почувствуешь очень сильное желание сделать это, придёшь ко мне, и мы поговорим о том, можно ли уже или ещё стоит подождать.

— Ладно. Она может умереть от этого?

— В теории… если хорошенько подумать, то да, такие вещи способны нанести ей серьёзный вред.

— Хорошо, я всё понял, — спокойно подытоживает мой кудрявый сын и так же неожиданно покидает нас, как и появился.

Соня нервно держится за живот, я тру виски́, а Лурдес замечает:

— Какой-то не по годам ранний он у вас! Вы бы получше за ним следили…

— Как и у вас! — нервно отвечает ей отец. — Он твой брат, на сто процентов родной, между прочим! И да, я был таким же, но ума хватало не делать глупости. А вот некоторым взрослым их недоставало!

Это неожиданно. О том, что случилось с ним в детстве, он никому кроме меня никогда не рассказывал, и сейчас эта неосторожная фраза выскользнула из его рта впервые при детях.

— Пап, а почему именно одиннадцать? — спрашивает его Лурдес.

— Потому что некоторые мои друзья делали это уже в двенадцать-тринадцать.

— Ты серьёзно? — её глаза раскрываются шире то ли от удивления, то ли от ужаса.

— Абсолютно.

— А ты? — лепит ему в лоб.

— А я в пятнадцать, — отвечает, глядя ей в глаза.

— Ты же только что внушал Амаэлю, что до шестнадцати нельзя, и мне когда-то…

— И мне… — тонко и едва слышно, словно эхом, отзывается Софья.

Моя рука мгновенно находит его бедро, чтобы дать понять, что я рядом, и говорить об этом не обязательно, если он не хочет, а он совершенно точно не хочет, это я знаю наверняка. Мой муж кладёт свою ладонь поверх моей и совершает невероятное:

— Меня совратила взрослая женщина, моя учительница.

Соня с Лурдес охают, а я оторопело гляжу на своего мужа, не веря своим ушам.

— Что? — смотрит на меня. — Они хотят об этом знать, и это было, действительно произошло, зачем мне это скрывать от собственных детей?

— Хорошо, — говорю. — Тебе решать.

— Так вот, я хочу сказать, Соня, — обращается он к моей всерьёз озабоченной дочери, — что часто взрослые совершают непростительные ошибки. И секс с ребёнком — ещё не самое страшное, что сделала та женщина.

Мои девочки ждут, что же было страшнее этого, но обе не смеют произнести ни звука, и я впервые вижу, с каким неподдельным глубоким уважением Лурдес смотрит на своего отца.

— Она забеременела от меня пятнадцатилетнего, и чтобы скрыть это от общества, чтобы не нести ответственность за свои поступки, убила себя и моего ребёнка в себе.