Монголы и Русь - [54]

Вследствие центрального положения монгольской сердцевины империи и ее контроля за внутренними линиями коммуникации, стабильность империи зависела в значительной степени от собственной интеграции этой зоны. Фактически центральноазиатский регион стал полигоном монгольской феодальной политики, которая имела разрушительный эффект для имперского единства. Поскольку внутренняя монголо-тюркская степная зона рассматривалась как общая родина монгольской нации, каждая ветвь императорской семьи требовала своей доли улусов и владений на этой территории. Большая часть собственно Монголии составляла основной улус потомков Толуя и контролировалась императорами Юань, хотя, как мы видели, во многих случаях им приходилось охранять свои права с оружием в руках.

Первоначально тюркская территория между Монголией и Казахстаном являлась наделом потомков Угэдэя и Чагатая. В конце концов Чагатай установил свой контроль над большей частью региона.

Вследствие процесса феодальной дезинтеграции ни один старший князь этой линии не преуспел в формировании сильного централизованного государства. Со значительной долей нежелания Чагатаиды были вынуждены признать верховенство великого хана. Однако если опасность (с точки зрения единства империи) чагатаидской блокады линий сообщения между Пекином, с одной стороны, и Сараем и Султанией, с другой, была устранена, не следовало ожидать активной поддержки имперской политики от центральноазиатских князей. Итак, военная и политическая значимость степного ядра империи была в значительной мере уменьшена. Вечный конфликт между двумя западными ханствами – иль-ханов и властителей Кипчакии – не способствовал процветанию империи.

Чтобы лучше понять сложность монгольских отношений между князьями, нужно сказать несколько слов по поводу притязаний каждой ветви потомков Чингисхана на собственную долю покоренных земель. Как нам известно, во всех основных монгольских кампаниях, будь они в Китае, средней Азии, в Персии или на Руси, князья всех четырех ветвей потомков Чингисхана находились во взаимодействии – лично, или же посылая военные соединения. В качестве воздаяния за это каждый ожидал получения определенной части богатств из завоеванной страны или же частных владений там. Итак, согласно Джузджани, Бату, хан Кипчакии, имел свою долю доходов со всех районов Ирана, и его агенты наблюдали за сбором налогов на выделенных территориях.[406] Бату также имел вложения в Китае, в провинции Шаньси. В XIV веке хан Узбек еще собирал свои доходы там.[407] Потомки Угэдэя и Чагатая также получили свою часть китайских доходов. Аналогичным образом в западной части Монгольской империи прибыль от крымских портов делилась между «четырьмя ханами», как говорит египетский писатель Ибн-Муфаддаль, т.е. предположительно между старшими князьями четырех ветвей Чингисидов.[408] Подобное партнерство различных ветвей Чингисидов в эксплуатации ресурсов империи давало двойной эффект. С одной стороны, в их интересах было поддерживать солидарность и быть лояльными по отношению к хану. С другой, – личные требования и притязания время от времени нарушали привычный порядок вещей и зачастую приводили к раздорам, как например, в случае конфликта между иль-ханами и ханами Кипчакии.

Быстрое увеличение императорской семьи стало еще одним фактором в изменении структуры монгольского государства и общества. С разрастанием ветвей Чингисидов, каждый князь которых ожидал своего надела, все больше пастбищ и юрт в Монголии распределялись между князьями.[409] В результате «правящая нация» монголов обнаружила свое подчинение Золотой Родне, и правление элиты заменило ранее существовавшую общность родов, возглавлявшихся своими вождями. Таким образом монгольская национальная база, на которой была построена империя, значительно сузилась и потеряла значительную часть жизненных ресурсов.

Этот процесс также затронул структуру курултая и армии. В XIV веке большинство постов командиров крупных армейских соединений (туменов и тысяч) занимали князья. Благодаря их ведущей роли как в монгольском обществе, так и в армии, князья были способны контролировать избирательное собрание. Курултай, на котором Буйянту был избран императором (1311 г.), был отмечен присутствием 1400 князей.[410] Фактически в XIV веке они представляли собою социальную и военную олигархию, с которой должен был считаться каждый император и хан. В Китае власть подобной верхушки была в определенной мере нейтрализована ростом бюрократии. Как в Персии, так и в Центральной Руси усилившаяся олигархия в итоге расшатала правительство ханов. Принимая это во внимание, можно сказать, что подъем влияния князей не мог не затронуть эффективность действий армии. В действительности оказались подорваны два важных принципа Чингисхана: равенство на службе и продвижение на основе способностей. Хотя среди князей, безусловно, были способные полководцы, их монополия на высшие должности, без сомнения, мешала продвижению по службе многих выдающихся монгольских офицеров, которые не принадлежали к дому Чингиса. Некоторые воины, подобно Тамерлану, преуспели в получении власти, несмотря на препятствия, приписывая все почести марионеточному хану из дома Чингиса, в действительности же – правя от его имени. Не многие, однако, были столь удачливы как Тамерлан, и отчаянные попытки пробиться тех, кто не преуспел, подобно Мамаю в Золотой Орде, вносили дополнительную сумятицу в правительство.