Монета Энди Уорхола - [39]

— Извините, джентльмены. Блядский Ванштэйн приебался: закончи ему колонку, газета простаивает. Никакого уважения к перерыву рабочего человека… Похоже на то, Эдуард Вениаминович, что вскоре произойдет шахматная рокировка… Моисей Яковлевич о вас спрашивали, как, мол, господин поживают?

Львовский с удовольствием и часто употреблял шахматную терминологию. Он играл в шахматы на Бродвее на деньги. Хорошо играл. Выигрывал.

— Рокировка?

— Ну да. Ходят слухи, что замредактора давно болен раком. Он последует в могилу, господин Милеруд-Ильин на его замредакторское место, а вы — на корректорский стул… Двинулись, джентльмены?

Купив в ликер-сторе на Бродвее бутылку рома, мы двинулись, поочередно поглатывая из ромовой бутыли, туго завернутой в бумажный пакет, согласно законам штата Нью-Йорк о распитии алкоголя в общественных местах. Мы вышли на авеню оф Америка и прибыли к отелю «Американа». У отеля на ветру полоскались различные флаги, пощелкивая стальными проволоками об алюминиевые штанги. Плечистый швейцар в цвета какао пальто время от времени спускался по нескольким ступеням на уровень тротуара и открывал дверцы подъезжавших автомобилей. Из авто выпрямлялись солидные типы в костюмах. Вслед за швейцаром выбегали портеры и, извлекая из лимузинов и такси красивые чемоданы, тащили их в отель. Наша группа остановилась, и мы оказались в центре пешеходного траффика: из отеля, в отель, и поток пешеходов стремился неразорванныи по авеню мимо отеля. Совсем рядом, от соседнего здания, закончив их устанавливать, ударил по блистающим металлическим бочкам черный музыкант. Подъехал югослав с дымной хат-договой кухней на колесах. Вдруг сделалось очень шумно, как бы уличный парад начался у отеля «Американа».

— Я прочел в «Нью-Йорк Таймс», что номер бородатого затягивает между 900 и 1.200 долларами в день! — Злобин запрокинул голову и поглядел на уходящий в небо светлый корпус отеля. — Интересно, на каком он этаже?

— По его деньгам он мог остановиться даже в отеле «Пьер», — сказал Львовский. — Может быть, войдем в лобби, джентльмены? А, Эдуард Вениаминович?

— С бутылкой неприлично… Я уверен, что он сам не платит за отель. Наверняка гость города Нью-Йорк за счет налогоплательщиков.

— Тоже эмигрант, поди ж ты! — Злобин фыркнул. — Только ему в senior citizens home старикам жопы подмывать наниматься не надо. Он, говорят, и в ГУЛАГе не перерабатывался, ученым устроился, и здесь не сплошал, еб его мать… Он в «Американе», мы в Таракане…

— Это вы свою комнату на 93-й стрит имеете в виду, господин Злобин? — Львовский, кажется, собирался предаться любимому занятию — задрать Злобина, то есть рассердить его, подначивая.

— Твою тоже, у тебя что, тараканов нет?

— У меня нет. У Эдуарда Вениаминовича есть… — Львовский вдруг схватил нас обоих за руки. — Он! В лимузине… Я видел бороду. Смотрите, народ бросился!

Из лобби отеля вынеслась, может быть, сотня или две подростков, в основном, я заметил — женского пола, и, обегая нас, словно стадо кобылиц, сияя локтями, коленями и лбами, пробежали мимо, сотрясая тротуар. Злобина, я видел, толкнули, и он прижал бутылку с ромом к груди. В толпе подростков промчались несколько фотографов, работавших на бегу. Последними, суровые, прошли, похлопывая дубинками по ладоням, шесть или восемь полицейских. Гигант швейцар, успевший выполнить служебную обязанность, несмотря на чрезвычайное обстоятельство, — прибыть первым к лимузину, — открыл дверцу. И еще одну. На лимузине необычайной длины были три дверцы со стороны отеля! Из темноты лимузина в сине-желтый яркий день выпрямился… нет, не духовный вождь русского народа в изгнании, но (вой и визг подростков наполнил Шестую авеню, подавил даже мощные музыкальные бочки)… резво выскочили три лысоватых молодца. Один, да, был с бородой. Молодцы были одеты в сапоги до колен, в расшитые блестками шаровары и подобия кафтанов. Они расшаркались перед толпой, сверкнули шитьем шаровар и кафтанов, висящие на них троих ювелирные изделия поймали лучи солнца, отраженные сияющим корпусом отеля «Американа», и молодцы вспыхнули. Загорелись. Два десятка фотографических аппаратов щелкнули. Последовал общий визг. Истеричный крик из сотен девичьих глоток: «Би джис! Би джис! Би джис!» Раздались аплодисменты. И опять крики. И опять аплодисменты.

— Знаменитая поп-группа, — констатировал Львовский, — у нашего идола борода лучше, на сто лет дремучее.

— Хуевая группа, — сказал я. — А почему они уже лысые?

— Смотрите, одна пиздюшка свалилась. — Злобин указал бутылкой на девчонку, ее выволакивал из толпы, вверх к отелю, полицейский. Руки под крупной грудью девчонки, затянутой в свитер.

— На мой взгляд, «сор»[37] щупает девчонку. Мацает. — Злобин довольно засмеялся. — У вас в школе мацали девок? — спросил он меня.

— Мацали. Она что, в обмороке?

— Хуй ее знает. Может, она представляет, что ее мацает один из Би-Джи-молодцов? И ей захорошело… — Злобин сплюнул.

— Но где же наш идол, джентльмены? — вмешался Львовский. — Где наш Лев Толстой, Махатма Ганди, Нелсон Мандела, и все в одном лице. Пошли в отель, спросим?

— Да ну его на хуй, — почему-то рассердился Злобин, — еще арестуют за что-нибудь. А у меня документов с собой нет. Лучше рому похлебаем. Только вот отойти бы куда-нибудь. Вообще пошли отсюда, а? Что мы тут забыли?