Молоко с кровью - [61]
На улице рядом со служебной «Волгой» председателя собралась немалая толпа, и среди всех особо выделялось растерянное лицо Лешкиного водителя – челюсть отвисла, шапкой морду вытирает, с ноги на ногу переминается…
– Что тут у вас?! – гаркнул Лешка.
Ракитнянцы глаза прячут и подталкивают к Лешке водителя.
– Беда… Беда у нас… – Водитель бросил шапку в снег, оглянулся на односельчан. – Говорят… Юрчик ваш… утонул.
Лешка отшатнулся от водителя, как от черта, на ракитнянцев с вопросом немым глядит… Бабы плачут, хмурые мужики глаза отводят и папиросы в руках ломают.
– До ночи искали… – только и смог сказать Серега Ровер.
– Жена где? – необычным вибрирующим голосом прошептал Лешка.
– На ставке Маруся… Не можем оттянуть… Кожухами укрыли, а она их отбросила, в воду лезет… Да босая… – загомонили бабы.
Лешка замер. Вдруг крикнул. Коротко. Страшно. Схватился за голову и медленно, словно десятки крепких цепей тянули его назад, пошел по улице.
А немое от горя село оглушил выстрел. Тарас Петрович без хмеля в голове выпил одну за одной две бутылки самогона, достал из шкафа ружье, пошел в загончик и одним метким выстрелом между глаз уложил своего знаменитого хряка. И стало это в Ракитном последним событием той страшной пятницы.
Следующим утром в закрытом стационаре областной психиатрической больницы, где кагэбэшники размещали и своих «пациентов», от яркого луча утреннего зимнего солнца немец на миг пришел в себя, сощурился и сказал:
– Кончился мой день.
В тот же миг на берегу ставка каменная от горя Маруся глянула на солнце, заслонила глаза ладонью и упала в снег.
«Кончился мой день», – заплакала в душе маленькая беззащитная девочка с красным намыстом на шее.
Глава 3
Румынка и немец. Темный вечер
Юрчика искали с зимы и до поздней осени, но мальчика словно и не было никогда. Беспокойные ракитнянцы начали перешептываться, что есть в том что-то страшное и загадочное: вспомнили про подземные источники, договорились до того, что, верно, между теми источниками есть сообщение и мальчика вполне могло затянуть по подземным руслам во второй, небольшой ставок, и даже сказали о том председателю, но и во втором ставке Юрчика не нашли.
Маруся превратилась в тяжелую каменную и все еще неимоверно красивую бабу, не болела, потому что не берет камень ни мороз, ни жара, знай сидела около ставка и бормотала что-то себе под нос, и если бы кто-то из ракитнянцев прислушался, то очень бы удивился ее словам.
– Да откуда ему взяться, мальчику? – усмехалась сама себе зачарованно. – Не должно было быть мальчика. Девочка! Девочка должна была быть, чтобы было кому намысто передать. А мальчика – нет. Кого ищут? Не должно было быть мальчика, вот и исчез без следа. А говорил… Говорил же мне, предупреждал мамку свою, чтобы не снимала намыста, иначе беда будет. Говорил… А мама подвела. Не сумела намыста уберечь. Ой, не смогла. Загубила свое дитятко навеки. И намыста нет. Нет… Тоже исчезло без следа. Вот бы найти… Надела бы… К сердцу прижала б. Может, и сыночек приснился б, а я бы с ним поговорила. Спросила бы его – где он, как ему там? А нет намыста… Нет! И дитя пропало. Совсем пропало, даже во сне не является. А и то! Откуда ему взяться? Не должно было быть мальчика. Девочка. Девочка должна была быть.
Баба Ганя после смерти внука как свалилась, так уже и не поднялась, и поздней осенью, когда искать Юрчика перестали, Лешка похоронил мать и впервые после гибели сына попытался поговорить с Марусей. Были на то причины.
Почти год молчали. Марусю горе как обняло, так и через год не отпустило. Мужа не замечала, словно и нет его совсем, ни разу не спросила, где немец и что с ним случилось. Слоняется, как сумасшедшая: или к ставку двинет, или усядется в хате, нитками да иголками обложится и возьмется вышивать – и все черные кресты да красные шарики. Или перед зеркалом станет, себя рассматривает да все руками на груди намысто ищет. И хоть зови ее, хоть криком кричи – равнодушно рукой махнет и за свое.
Лешка себя винил в смерти сына, ужасался: может, это наказание за то, что побил Марусю, загнал немца в такую страшную паутину, из которой тому и до конца жизни не выпутаться? Чтобы хоть как-то прийти в себя, раньше петухов вскакивал, брался за работу и трудился до ночи, чтобы уже если до дома доползти, так только упасть и забыться. Горилка помогала. И на ставок – почти каждый день. То водолазов из города привезет, то земснаряд…
Поздней осенью Лешку вызвали в область и предложили новую должность – заведующего отделом сельского хозяйства в обкоме партии.
– Мы и раньше считали, что вы – настоящий коммунист и перспективный работник, но последний год показал, как энергично и вдохновенно может работать руководитель хозяйства, когда появляются новые стимулы, – торжественно похвалил Лешку второй секретарь обкома партии, и, как ни пыталась мелкая сошка, что маячила за Лешкиной спиной, жестами показать секретарю, что про стимулы не надо, тот так и не понял.
Лешке дали два дня для принятия решения, и всю дорогу из областного центра в Ракитное он хмуро думал о том, что мечта попасть в обком осуществилась, но он этому совсем не рад. «Во всяком случае, – прыгали мысли, – разведенных в обкоме не воспринимают, а тянуть за собой Марусю… Вряд ли получится. Чужими стали. Впрочем, можно и попробовать. Смена обстановки должна положительно повлиять на ее… на наши отношения. А между нами есть отношения?»
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.