Молодинская битва. Риск - [4]
Застонал после того христианский люд Мурома, Мещер, Нижнего Новгорода, Владимира, умывались кровью вятичи и пермяки, падали с плеч буйные головы русских ратников, но всё попусту: сильно тогда обогатился Мухаммед-Амин бесчисленными сокровищами, доспехами воинскими, оружием, лошадьми и пленниками. Насыпал, сказывали, из захваченного золотую гору лишь ради хвастовства, для потачки гордыни своей, и похвалился:
— Еще больше возьму у кяфиров.[44] Всю Казань золотом умощу! Все правоверные из золотых кувшинов станут свершать тахарату.[45]
Неведомо, долго ли торчала бы заноза в российском теле, оставленная Иваном Великим, когда смог бы избавиться от нее продолжатель дел отцовских Василий Иванович, только случилось так, что Бог помог — покарал кровожадного за безвинную христианскую кровь, за мучеников, проданных в рабство: покрылся Мухаммед-Амин гноем и поползли по его телу черви. Ни дервиши-знахари, ни врачеватели знатнейшие из Персии не смогли исцелить его от страшной болезни, три года он не вставал с постели, редко кто входил в его опочивальню, пугаясь смрада, от него исходящего. Даже жена, толкнувшая хана на путь коварства, не навещала несчастного.
Прозрел он в конце концов. Так и сказал вельможам своим, что карает его русский бог за напрасно пролитую кровь христианскую, за измену, за нарушение клятвы. В присутствии беев, мурз и уланов[46] диктовал он писцу на предсмертном одре послание Василию Ивановичу, царю московскому:
— Родитель твой, царь Иван, вскормил меня и воспитал в доме своем не как господин раба» но как любящий отец родного сына, я ж скажу — «волчонка, по нраву моему. Захватив в кровопролитном бою Казань и брата моего, передал он ее на сохранение мне, злому семени варварскому, как верному сыну своему, а я, злой раб его, солгал ему во всем, нарушил данные ему клятвы, послушался льстивых слов жены моей, соблазнившей меня, и вместо благодарности заплатил ему злом. Не меньше зла принес я и тебе, светлый царь Василий Иванович, ратников твоих бил, полон бессчетный брал, но более всего грабил и убивал мирных пахарей твоих лишь за то, что они многобожники.
О горе мне! Погибаю я, и все золото и серебро, и царские венцы, и прелестные мои жены, и служащие мне молодые отроки, и добрые кони, и слава, и честь, и многие дани, и все мое несметное богатство мне не нужны, ибо все исчезло, словно прах от ветра.
Передохнул, чтобы набраться сил для дальнейших слов, с гневом видя, как когда-то ползавшие перед ним на животах сановники смотрят на него с презрительной жалостью и закрывают носы шелковыми платками. Усилием воли заставил себя продолжить:
— Великий князь, царь Василий Иванович, господин мой и брат мой старший, прошу у тебя перед смертью своей прощения за грехи мои перед отцом твоим и тобой. Каюсь в измене и отдаю в твои руки Казань. Пришли сюда на мое место царя или воеводу, тебе верного, нелицемерного, дабы не сотворил он такое же зло…
К письму присовокупил Мухаммед-Амин триста коней боевых, на которых сам ездил, когда был здоров и любил набеги, золота и серебра изрядно и шатер чудной работы, вещь зело драгоценную.
Не спасло Мухаммеда-Амина покаяние, съеден был он заживо червями, а жена-злодейка отравилась, угнетаемая совестью своей, сановники и народ казанский исполнили завещание хана, напуганные столь страшной смертью клятвоотступника, послали знатных людей просить себе хана от руки Василия Ивановича.
Самое бы время пристегнуть Казань прочно к Москве, но Василий Иванович, не считая, что делает, как и родитель его, великую ошибку, отдал ханство Шаху-Али. Верному, как он считал, другу, верному слуге.
Справедливо считал. Шах-Али не отступал от клятвы, всех недовольных казнил жестоко, вовсе не думая, что вызовет тем самым недовольство собой. Но это — беда не беда, если бы не крымский хан Мухаммед-Гирей, очень недовольный тем, что в Казани властвует ставленник московского царя. Хану самому хотелось подмять Астрахань с Казанью и Россию сделать данницей, возвратив былое, оттого и трутся его мурзы в Казани, склоняют к Крыму знать и народ, чуваш и черемисов, мордву и эрзю волнуют. Всякий день жди оттуда вестей поганых. Но, слава богу, пока нет гонцов недобрых. Воевода не слепой же. Да и муфтий[47] Казани Абдурашид сразу бы дал знать, начни вельможи противиться Шаху-Али. Когда малая часть их противится, небольшая беда, а вот если заговор станет зреть, не пройдет он мимо муфтия. Главный священнослужитель клялся ему, царю всей России, в верности и до сего дня держал слово свое отменно.
Но не то главное, что знать поддерживает Шаха-Али и его, царя российского, не посмотрел бы на это Мухаммед-Гирей, давно бы послал свои тумены в Казань, чтобы сместить Али и исполнить свою мечту. Подчиняясь воле турецкого султана, сдержал он свой пыл, а рать направил против Сигизмунда,
