Воротынск, стольный град вотчины князя Ивана Михайловича Воротынского,[1] примолк в ожидании неведомого, оттого особенно волнующе-страшного. Вроде бы ничего особенного: ускакал князь со своей малой дружиной в Москву, стало быть, так нужно — дело-то обычное. А служба государю, понятное дело, неволит. Однако слух пошел, будто перед этим из самого из Крыма прибыл вестник с тайным словом, а вскорости после этого лазутчики, посланные князем в Поле,[2] заарканили татарского сотника, а с ним какого-то знатного вельможу. Молва эта просочилась сквозь стены детинца,[3] расползлась по улицам Борис и Протас, перемахнула через городскую стену и речку Выссу и пошла гулять по Посаду, взбудораживая каждый дом Хвостовки и Слободы.
Вроде бы князь старался не будоражить прежде времени горожан, и о прибытии из Крыма вестника знали лишь дворяне княжеские[4] и воеводы. Да и о плененных крымцах знали тоже немногие, а гляди ж ты, не утаилось.
Особенно неуютно чувствовали себя посадские, их волновал вопрос — не пора ли, оставив дома свои, а то и подпалив их, укрыться за городскими стенами, порушив за собой мост через Выссу. Дворяне, однако, помалкивали. Будто ничего не происходило из ряда вон выходящего, но посадские знали, что все кузнецы куют, оставив все прочие заказы, мечи, клевцы,[5] боевые топоры, шестоперы,[6] наконечники на копья, но особенно болты[7] каленые для самострелов, вяжут кольчуги на манер новгородских, а из окрестных сел везут крупы и муку да бочонки со смолой; из ближнего же леса, что за Межовым колодцем, челночат дровни с сухостоем, который затем пилят и калят, укладывая великие поленницы вдоль стен не только города, но и детинца.
Как тут не напружиниться?! Как не осудить дворян, напрочь забывших о посадских, будто они вовсе не достойны внимания?!
А может, небыльные слухи будоражат души?
И все же Хвостовка и Слобода самолично, не ожидая слова дворянского, приготовились, чтобы по первому слову без проволочек укрыться за городскими крепкими стенами. Они все до единого уложили необходимый скарб на повозки, приторочив его покрепче, чтобы не упало бы что нужное при быстрой езде. Особенно озаботились они о продовольствии на долгое время, хотя знали, что съестные припасы княжеские во время осады распределяются между всеми поровну. Но на княжеское надейся, а о своем позаботиться нелишне. Кроме того, каждое утро, выгоняя скотину за ворота, предупреждали пастухов, чтобы те не уходили со стадами слишком далеко.
В детинце знали, что посадские мельтешат, что они недовольны малым к ним вниманием, но что могли им сказать дворяне? Не нужно, мол, себя за узду дергать беспричинно? А вдруг — нужно? Тогда как? Князь не погладит по головке, если посадские окажутся без должной защиты. Он же велел исподволь готовиться к возможной осаде. Но исподволь — не значит еще, что нужда пришла жечь посады и кучить, собирать всех за стенами. А уж если быть перед собой совершенно честными, многие дворяне не считали, что татары могут появиться под стенами их города. Тайный вестник не о походе на Москву говорил, а о намерении крымского хана Мухаммед-Гирея[8] прибрать к рукам Казань, сместив казанского хана Шаха-Али,[9] посаженного на престол еще отцом нынешнего царя,[10] и по сей день верного присяжника[11] России. И уж после того, как сотворится подобное, на Казани воцарится Сагиб-Гирей,[12] тогда и поход на Москву. Но осилит ли Мухаммед-Гирей Казань? Вряд ли. Замыслы, что ни говори, великие, но исполнимы ли они? Вполне могут окончиться все пшиком.
Нельзя упускать из виду и то, что в Казани сидит царев воевода, еще и посол его, так разве они станут ротозейничать. Ополчат[13] они при нужде и своих ратников, и казанцев, подготовив достойную встречу алчным братьям Гиреям. Да и мордва, чуваши, черемисы и эрзя не переметнутся к крымцам. Давно они не нарушают присяги, которую дали русскому царю. Вот и получается, не пустопорожняя ли вся эта тревога?
Впрочем, обузой не станут ни смола, ни поленницы дров для костров под котлами кипящими, ни запас оружия и доспехов.
