Молодая кровь - [155]
— Пожалуй, — согласился Гас. — Терять-то нам особенно нечего.
— Что ж, ладно, — сказал Эллис, — но помните, я вас предупреждал.
— А по-моему, — вмешалась Уилабелл, — чем больше народу запишется, тем лучше. Если мы не привлечем крэкеров к борьбе против мистера Огла, тогда он привлечет их на свою сторону и натравит на нас.
— Правильно, сестричка, — поддержал Джим Коллинс. — Это святая истина!
— Я знал, что ты не станешь противоречить Робу Янгбладу, — зашептал девушке Гас. — Если бы он велел прыгать с крыши гостиницы, ты бы его и в этом поддержала.
— Хм, ты прав, Янгблад всех убедит и поведет за собой хоть на край света, — отозвалась Уилабелл.
— Итак, давайте договоримся, — сказал Джим Коллинс. — Завтра вечером у меня назначена встреча с Оскаром. Я его заставлю быть со мной совершенно откровенным. Пожалуй, стоит и тебе прийти, Янгблад, и вам, сестрица… сестрица…
— Уилабелл Бракстон.
— И вам, сестрица Уилабелл. Выясним, надежный ли он человек, и если надежный, то поручим ему подумать, сколько белых он может вовлечь.
— Хорошо, я приду.
— А я все-таки стою на своем — в наш союз белых пускать не надо, — сказал кто-то.
Однако большинство согласилось с Джимом Коллинсом, и даже Эллис, Гас и Хэк сдались. Сидели еще долго, и казалось, все хотели одного — чтобы этот вечер никогда не кончился и можно было говорить обо всем на свете, не думая о том, что уже поздно. Но всему бывает конец, и Джим Коллинс попрощался с друзьями, пожелав им удачи. Он никого из них больше не увидит, кроме Уилабелл и Роба.
На другой день снова встретились с Оскаром Джефферсоном на квартире Ричарда Майлза, и все держались с ним, как с равным, особенно Джим Коллинс. Он разговаривал с Оскаром так, словно тот был негр. Оскар сказал, что нескольких белых он сумеет завербовать, но сколько именно — он не знает. Вербовать белых нелегкое дело.
— Хм, а цветных рабочих, думаешь, легче будет вовлечь? — возразил Джим. — С любыми рабочими это трудно!
— Знаю, — согласился Оскар, — но с белыми особенно!
— Это почему же? — спросил Джим. — Им что, меньше нужен профсоюз, чем другим людям?
— Думаю, что не меньше.
— Так в чем же дело? Разве ваш хозяин сделал их своими пайщиками?
Роб, Уилабелл, Ричард и Джозефин сидели и слушали, словно завороженные; им даже было жаль бедного симпатичного крэкера, и они поражались смелости этого худощавого высокого негра,
— Что и говорить, белым тоже нужен профсоюз, — краснея, подтвердил Оскар.
— В чем же тогда загвоздка? Неужели они глупее негров?
— Сам не знаю, в чем! — Оскар рассердился, в нем вдруг заговорил белый человек.
— Ты, брат, не злись на меня, — мягко сказал Джим. — Но вот хотел бы я знать, скоро ли белые бедняки дадут наконец по рукам таким типам, как Талмедж, или старик Уилкокс, или этот ваш хозяин гостиницы, которые все только втирают им очки? — Он долго и пристально смотрел на Оскара. — Ну ладно, Оскар, ты в этом не виноват. Зато уж постарайся, черт побери, сделать все, что в твоих силах, вовлеки как можно больше белых в общий профсоюз. И пусть они не думают, что делают цветным великое одолжение. Им же, дьяволам, это пойдет на пользу. Прошу прощения у дам!
— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Оскар.
— Вот и хорошо, очень хорошо! — воскликнул Джим. — И держи тесную связь с Янгбладом, и с сестрицей Уилабелл, и со всеми остальными. — Он улыбнулся и вытянул свои длинные ноги, дрожащие от усталости. — Неплохо было бы сейчас глотнуть доброй маисовой, какую в старину гнали на плантации Чарли Уилкокса.
Джим оглядел всех, потом подошел к тахте и, присев рядом с Оскаром, крепко обнял его за плечи. Роб заметил, как яркая краска залила щеки белого,
— Мы с Оскаром давным-давно разрешили спор о неграх и белых, — сказал он. — Не так ли, Оскар? Ох, часто думал я и гадал: где ты, что поделываешь? Много, много раз вспоминал тебя!
Все засиделись до того, что, когда начали расходиться, на улице уже не было автобусов, и Роб пешком пошел провожать Уилабелл в Рокингем. Всю дорогу обсуждали, как создать профсоюз и вовлечь всех служащих гостиницы, потом заговорили об Оскаре Джефферсоне, дивясь, что за человек он: явно бедняк и явно белый — ни по обличью, ни по разговору за негра его не примешь.
— Сама не знаю, как понять его, хоть тут лоб себе расшиби, — сказала Уилабелл. — С виду обыкновенный крэкер, как все, а ведь не старается показать, что он лучше нас. Нет, тут есть какая-то хитрость!
— Ну, не думаю, Уилабелл. Мне кажется, он чистосердечный человек. Просто он умнее других белых. Потому и ведет себя как человек, а не как крэкер.
Уилабелл рассмеялась.
— Пожалуй, ты прав.
— А этот Джим Коллинс прямо хватает быка за рога! Изумительный человек! Первый раз такого вижу, — сказал Роб.
С вершины Мэдисон-Хилл был виден раскинувшийся внизу Рокингем, погруженный во тьму, — только в нескольких домах светились точки, похожие на светляков с испорченными мигалочками. Стали спускаться в балку и, прыгая через канавы, Роб каждый раз подавал Уилабелл руку, хоть и знал, что она может обойтись без его помощи, пожалуй, даже лучше, потому что больше, чем он, привыкла здесь ходить. И когда Роб прикасался к Уилабелл, он чувствовал, что ее тело напряжено и вся она взволнована. Он это угадывал — сама она ни словом, ни движением себя не выдавала. Он всегда знал, как относится к нему хорошенькая мисс Уилабелл Бракстон.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.