Молодая кровь - [156]

Потом, когда они шли по темной улице Рокин-гема мимо покосившихся черных хижин, окутанных зыбкими тенями, Роб вспомнил тот день, когда он пришел к Уилабелл, а Жирный Гас нарочно оставил их вдвоем, и какое чувство было тогда у них друг к другу. Возле дома Уилабелл они постояли немножко в крошечном палисаднике; в темноте он различил несколько чахлых кустиков цветов, посаженных ею под окнами.

Они поднялись на крыльцо. Ступеньки так заскрипели, что и мертвый бы услышал, а уж ее-то мать и подавно, и чем бесшумнее старался ступать Роб, тем сильнее скрипели доски. У самой двери Уилабелл повернулась к Робу и заглянула ему в лицо. Оба чувствовали себя неловко и молчали. Желтый свет луны озарял ее славные черные глаза, доброе лицо. Роб заметил, как дрожал ее голос, когда она наконец заговорила:

— Я ни за что не забуду этого мистера Джима Коллинса. И об Оскаре Джефферсоне тоже стоит подумать. Я очень рада, что ты меня пригласил туда.

— И я рад, что ты пришла, — сказал Роб. — Теперь ты сама, своими ушами слышала, как надо создавать профсоюз.

И снова замолчали. Кругом стояла тишина. Только из комнаты доносился негромкий храп миссис Бракстон.

— Благодарю вас, мистер Янгблад, за то, что проводили меня до дому.

— Да ну, подумаешь, Уилабелл!

— Ты, кажется, первый раз в жизни проводил меня сегодня домой.

— Кажется, да, — сказал Роб, припоминая, сколько же раз провожал он из школы Айду Мэй и нес ее книги; потом сообразил, что уже очень поздно — далеко за полночь, а завтра рано утром оба должны предстать перед мистером Оглом. Какие все-таки славные, добрые глаза у Уилабелл Бракстон и как сердечно она относится к нему; но все-таки он любит Айду Мэй Реглин!

И он сказал своим хрипловатым баском:

— Нам предстоит громадная работа, если мы хотим создать профсоюз.

— Что правда, то правда, Роб! Он взял ее руку и крепко пожал:

— Спокойной ночи, Уилабелл.

— Спокойной ночи, Янгблад.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Старшая сестра охорашивается перед зеркалом, прежде чем уйти из дому.

Мама собирается весь день гладить выстиранное ею чужое белье.

Роб бегло просматривает газету.

Отец ушел из дому чуть свет, мурлыча свою любимую песенку «Шагайте, дети, вместе».

Раздается оглушительный свист Гаса Маккея. Он уже шесть лет насвистывает одно и то же, а вот Роб так и не научился свистеть.

Дженни Ли и Роб целуют маму, прощаясь с ней до вечера.

— Как ты думаешь, победит он сегодня или нет? — спрашивает мама.

— Уж, конечно, не упустит такого случая! Он этого дятла так вздует, что тот своих не узнает!

— Ну, вряд ли, — говорит мама, — все-таки ему предстоит драться с здоровенным крэкером!

— Неважно, — смеется Роб. — Они такие от бога, Джо Луис не сам же их выбирает.

Джо Луис был в его глазах героем — рослый, сильный, способный нокаутировать любого белого противника. Каждый раз, когда Роб слышал или читал имя этого боксера, он испытывал величайшую гордость, словно это был его близкий родственник. С улицы снова слышится свист Жирного Гаса. Всего только половина восьмого и август на исходе, а уже с утра духота немыслимая!

— Как поживаете, мисс Янгблад? — осведомился Гас с шутливым поклоном. — А вы, мистер Янгблад? Как ваше здоровьице, добрые господа, в это прекрасное солнечное летнее утро?

Дженни Ли ответила как всегда:

— Отлично, мистер Маккей. А как ваше самочувствие?

По дороге они болтали, почти не обращаясь к Робу. На углу Оранж-стрит, где обычно Дженни Ли покидала их, Гас сказал ей:

— Я зайду за тобой сегодня вечером, Дженни Ли, пойдем к Сэйди слушать репортаж с ринга.

— Хорошо, Гас, я пойду с удовольствием.

Гас отвесил ей поклон, как настоящий южный джентльмен.

— Значит, до вечера, мисс Янгблад?

— Значит, так, мистер Маккей.

Первые пять кварталов, пока Гас любезничал с Дженни Ли, шли не спеша, а теперь ребята прибавили шагу.

— А ты куда пойдешь слушать радио? — спросил Гас. — Может, тоже с нами к Сэйди?

— Нет, я вечером работаю. Мистер Оукли собирает у себя гостей по случаю — этого матча. Он просил, чтобы я их обслуживал, специально потребовал коридорного номер семь.

— Он богатый крэкер! Ты там здорово подзаработаешь. Только берегись, они чертовски разозлятся, когда Джо Луис положит их белого на обе лопатки. Будут злые да еще пьяные — как бы тебе там туго не пришлось!

— Ох, мне бы сейчас подзаработать! — заметил Роб, подумав, что отец его всю жизнь трудился, еще тогда, когда Роба и в помине не было, а теперь вот уже два или три месяца ходит без работы.

— Надеюсь, что Джо все-таки победит, — подумав, сказал он, — хотя говорят, что этот белый на шестьдесят фунтов тяжелее его и силен как бык.

— Ну и что? Зато Джо умный. Он свое возьмет и кулаками и хитростью. Победит его обязательно! Как только Джо выходит на ринг драться с крэкером, он вспоминает все зло, которое белые причинили неграм. Вспоминает и линчевания, и изоляцию, и Ку-клукс-клан и думает, какие негры добрые, если столько времени терпят, и от злости он начинает лупить изо всех сил. И для него безразлично, какого роста этот белый — чем он громаднее, тем лучше его тузить! Вот увидишь, сегодня Джо так его уложит, что он целую неделю не встанет!

Роб посмотрел на Гаса и вдруг остановился, заливаясь громким смехом. Прохожие удивленно поглядывали на них. А Роб все хохотал и хохотал — теперь уже над серьезной миной Гаса. Роба всегда бесило, когда он читал на спортивной странице местной «Телеграм» и даже в атлантских газетах, что Джо Луис действительно силач, но грубоват, не умен и не знает приемов. А Роб, напротив, находил, что Джо и силен и знает приемы, что он спокоен и вдумчив и хоть, правда, необразован, но далеко не дурак — природная сметка у него отличная.