− Они его не поймают, − произносит Хочитли. − Он сильный и быстрый. Он уйдёт.
Оналли как будто хочет возразить, но молчит.
− Нам пора возвращаться, − наконец говорит Тесипьяни. Её голос опять лишен выражения, глаза равнодушны.
По пути они встречают основную поисковую группу. Жрец ненадолго задерживает на них возбуждённый взгляд, словно решая, не сгодятся ли они на замену жертве.
Тесипьяни немного перемещается, чтобы встать на пути жреца. Она угрожающе улыбается, качает головой − один раз, второй, и громко говорит:
− Мы не будет лёгкой добычей.
Жрец смотрит на неё и через долгое, долгое мгновение отводит взгляд. Они ему не по зубам. Тесипьяни права: их не так легко одолеть.
Подруги идут дальше по задним проходам рынка, держа путь в Дом, чтобы найти хоть немного тени.
Тем не менее Хочитли кажется, будто солнце скрылось. Она содрогается.
− Они больные.
− Просто помешанные, − отвечает Оналли. − Не думай о них больше. Они не стоят твоего времени.
Она бы хотела не думать, но знает, что в ближайшие месяцы глаза жреца будут преследовать её в кошмарах. И в них даже не безумие, а то, что вообще не имеет смысла, маниакальное стремление проливать нечистую кровь нежелающих.
Тесипьяни молчит почти до самого Дома и наконец произносит:
− Вы же понимаете, что они не сумасшедшие.
− Ну конечно, − отвечает Оналли.
Тесипьяни смотрит рассеянно.
− В этом есть логика. Проливать кровь нежелающих грех, но кровь нужна Тонатиу, чтобы и дальше светить на нас. Кровь нужна Праматери Земле, чтобы давать маис, хлопок и наноустройства.
− Это всё равно долбаный грех, как ни истолкуй. − Похоже, Оналли воспринимает доводы Тесипьяни как вызов.
Тесипьяни некоторое время молчит.
− Думаю, да. Но всё равно они просто делают то, что считают благом.
− И они неправы, − вмешивается Хочитли с удивившей её саму горячностью.
− Возможно, − соглашается Тесипьяни. − А может и нет. Рискнули бы вы навлечь конец света? − Она смотрит вверх, на небо. − Чтобы на нас пали все звёзды, а чудовища жаждали разорвать нас на части?
Наступает молчание. Хочитли пытается придумать что-нибудь, какое-нибудь возражение, но не может. Тесипьяни очень хитроумна и всегда была такой.
− Если ты в это веришь, то почему позволила ему уйти? − спрашивает Оналли, нахмурившись.
Тесипьяни качает головой, и в её глазах проскальзывает тень того, что Хочитли видела в них на рынке − жалости и надежды.
− Я сказала, что понимаю. Но не сказала, что одобряю. Я никогда не стану делать того, во что не верю всем сердцем. Никогда.
В этом-то и проблема, думает Хочитли. И проблема будет всегда. Тесипьяни делает то, во что верит, но неизвестно, что на самом деле у неё на уме.
* * *
Проникновение в камеру оказалось подозрительно легким. Оналли пришлось расправиться с двумя охранниками на входе. Хотя эти воины-ягуары едва вышли из новичков, им следовало быть более умелыми. Она ударила в горло первого и оставила шприц в плече второго − тот вырубился ещё до того, как она открыла дверь.
Внутри было темно и душно. Запах стоял как в морге.
− Хочитли? − прошептала она.
Было тихо, но у дальней стены маячило что-то темное. Подойдя ближе, Оналли различила очертания поникшего человека.
О Чёрный, нет. Пожалуйста, храни её, храни нас всех...
Хочитли удерживали у стены ремни и цепи, тонкие трубочки тянулись к механизму, который глухо стучал, словно сердцебиение.
Теонанакатль, и пейотль, и сыворотка правды, и боги знают что ещё...
Дальше Оналли действовала инстинктивно, той ужасающей, обезличенной частью своей души, которая не остановится, которой приходится анализировать ситуацию, невзирая ни на что. Она на ощупь нашла впившиеся в вены иголки, попутно проводя рукой по загрубевшей коже в местах уколов, ссадинам на лице, сломанному носу, открытым невидящим глазам.
− Хочитли. Хочитли. Всё хорошо. Я здесь. Всё будет хорошо, я обещаю.
Но тело было безвольным, лицо искажала гримаса ужаса. И в самом деле ничего не осталось от портрета, который Оналли держала так долго.
− Идём, идём, − шептала она, возясь с ремнями − заостренные ногти впились в кожаные ремни, неловко распутывая узлы.
Холодная, отстраненная часть её души наконец перехватила контроль, и, заставив себя не думать о своих действиях, Оналли один за другим обрезала ремни, вытащила капельницы и осторожно высвободила тело, принимая его вес на свои руки.
Хочитли содрогнулась в спазме, словно умирающая, и прошептала:
− Тесипьяни, нет...
− Её здесь нет, − ответила Оналли. Мягко, бережно подняв подругу, она прижала её к себе, словно больного ребенка.
Забери тебя Чёрный, Тесипьяни. Забвение чересчур хорошо для таких, как ты. Надеюсь, ты будешь гореть в христианском аду, вместе с грешниками, богохульниками и предателями. Надеюсь, ты будешь гореть...
Она была на полпути из Дома, пробираясь через последний двор перед казармами новичков, когда обнаружила, что не одна.
Слишком поздно.
Вспыхнул безжалостный ослепляющий свет.
− Я всегда знала, что ты вернешься, Оналли, − произнес знакомый голос. − Как бы я ни старалась отослать тебя подальше.
Чёрный принял её за дуру. Чересчур легко. Слишком легко, с начала и до конца: просто ещё одна извращенная игра.
