− Она в тюрьме, − ответила Оналли.
− В беде, − опять невозмутимо произнес мальчик. − Я уверен, что для её ареста была веская причина.
Забери его Черный, он такой невинный, так верит в справедливость всего, что делает Дом. Как она с Хочитли до того, как их глаза раскрылись. Оналли захотелось его встряхнуть.
− У меня нет времени с тобой спорить. Позволишь мне пройти?
Некоторое время мальчик молчал. Оналли чувствовала, что он колеблется, и, поскольку была воином Ягуара, знала, что этого может быть недостаточно, что он скорее позовёт охрану, чем доверится незнакомке, которая пыталась его убить.
Значит, выбора нет.
Она рванулась прежде. чем он смог отреагировать − навалившись всем своим весом, сбила с ног, одновременно закрывая ему рот рукой. Когда они упали, раздался хруст, словно ломались кости. На мгновение Оналли подумала, что убила мальчишку, но он с изумлением смотрел на неё, пытаясь укусить. Другой рукой она вытащила шприц.
От укола он ахнул, глаза закатились и роговица жутко белела в звёздном свете. Теперь, когда зрение приспособилось к темноте, Оналли смогла рассмотреть мальчишку: гладкая тёмная кожа, руки он сначала стиснул, а потом расслабил, когда подействовал ингибитор теонанакатля.
Остается только надеяться, что она всадила правильную дозу: мальчик слабее большинства взрослых, метаболизм у него ещё детский.
Когда она уходила со двора, мальчик задергался в плену галлюцинаций − побочного эффекта укола. Если повезет, он очнется с головной болью и смутным ощущением, что всё как-то не так, но яркие наркотические кошмары сотрутся из памяти. Оналли вспомнила, как молила богов о малой или большой милости, но её сопровождали только Черный и Шолотль, бог Смерти.
− Прости, − прошептала она, зная, что он слышит; зная, что он до конца своих дней будет ненавидеть её и бояться. − Но я не могу доверять справедливости этого Дома − я просто не могу.
Девять лет назад
Хочитли стоит у прилавка, с сомнением прижимая к груди накидку из перьев кетцаля.
− Это немного слишком, тебе не кажется?
− Вовсе нет, − отвечает Оналли.
− Конечно, если ты хочешь одеться броско, − говорит Тесипьяни, весело качая головой. − Это для узкоглазых туристов.
И в самом деле, азиатов на рынке больше, чем настоящих мексиканцев, хотя Оналли, в которой половина азиатской крови, сама может сойти за азиатку.
− Ой, да брось, − произносит она. − Накидка чудесная. Мальчишки выстроятся в очередь за поцелуем. Тебе придется им билеты продавать.
Хочитли делает вид, что выхватывает нож из-под туники и в шутку нападает на Оналли. Но подруга стремительно шагает в сторону, и удар приходится в воздух.
− Что с тобой? Орлы мышцы склевали? − Вечно Оналли изрекает очевидное.
Хочитли опять смотрит на накидку − яркую и кричащую, но не совсем такую, как надо, и наконец говорит:
− Нет. Но Тесипьяни права. Она не стоит таких денег.
Даже ради взгляда Палли, который в любом случае слишком зрелый, чтобы попасться на такую простую уловку.
Тесипьяни, которая редко хвастается победами, просто кивает.
− Вон ещё один прилавок. Может, там что-нибудь найдётся...
На краю рынка раздается крик: не такой, будто кого-то грабят, а крик сумасшедшего.
Что за дела под Пятым Солнцем?
Хочитли кладет накидку обратно и готовится, ощущая ободряющую тяжесть обсидианового клинка на поясе. Оналли свой уже достала, но Тесипьяни опережает обеих и быстро шагает на крик. С пустыми руками.
Впереди, у входа в рынок, приземлился аэромобиль, его дверь открыта, внутри никого нет. Остальные машины кортежа медленно следуют за ним − сесть не так просто, среди тесных прилавков мало места для пятнадцати аэромобилей.
Из них высаживается шумная пестрая толпа: европейские и азиатские лица, даже несколько мексиканских. На спинах прибывшие с гордостью несут плакаты в старинном стиле, над головами, как опахала, колышутся койоты и кролики в уборах из перьев.
Зрелище странно знакомое и в то же время отвратительное, живое напоминание о других временах.
− Возрожденцы, − громко говорит Хочитли.
Это означает...
Хочитли поворачивается, высматривая на рынке взглядом бегущего человека: предназначенного в жертву, единственного, у кого есть причина бежать.
Но вместо этого видит Тесипьяни, которая решительно направляется в боковой проход между рядами, словно ищет конкретный прилавок.
Возрожденцы собираются в кучу. Красноречивый жрец в голубом организует поисковые группы.
− Идиоты, − вполголоса ругается Оналли. Она всегда больше верила в покаяние, чем в человеческое жертвоприношение, и возрожденцы вызывают у неё неприятные чувства. Хочитли не особенно религиозна и не склоняется ни к одной стороне.
− Идем, − говорит она.
Они находят Тесипьяни в конце отдела животных. Перед ней на коленях стоит съёжившийся мужчина, всё ещё в остатках украшенного костюма священной жертвы. Он дрожит, его лицо искажается, когда он говорит. Хочитли не может разобрать слов среди криков попугаев и визга обезьян в металлических клетках.
Когда они приближаются, Тесипьяни жестом отпускает мужчину, и он бросается бежать в глубь рынка.
− Туда идет поисковая группа, − предупреждает Оналли.
Тесипьяни некоторое время не отвечает, глядя вслед беглецу. Когда она поворачивается к подругам, Хочитли замечает в её глазах надежду и жалость.
