Молитва за отца Прохора - [88]

– Голова моего отца.

– Откуда она у тебя?

– Из лагеря Ашах в Австрии, где он умер в 1916 году.

– Как ты можешь доказать, что это действительно голова твоего отца?

– Бог мне свидетель.

– Есть ли у тебя более надежный свидетель, чем Бог?

– Надежнее нету, Он все видит и все знает.

В этот момент в помещение вошел еще один офицер госбезопасности и стал слушать, как меня допрашивают. А первый продолжал:

– В каких рядах ты воевал перед заключением в лагерь?

– Ни в каких…

– Ты не был с четниками?

– Нет.

– Это мы сможем легко проверить, – вмешался второй.

– И насчет этой головы мы проверим, – сказал первый. – Кто может гарантировать, что это не голова одного из наших борцов?

– Но ведь видно, что эта голова тридцать лет пролежала в земле, – я надеялся сохранить отцовскую голову.

– Ничего не видно, на ней это не написано. Голова останется у нас для исследования.

– Эта голова для меня имеет огромное значение, прошу вас ее вернуть.

– Посмотрим.

– Вы можете мне объяснить, почему меня в Яинцах заковали в наручники, как будто я преступник? спросил я их.

– Мы должны быть жесткими при сведении счетов с внутренними врагами.

– Но я не враг своему народу.

– Это еще надо доказать, – сказал второй.

– Уведите его, – приказал первый двоим солдатам, ожидавшим за дверью.

Меня вернули в подвал, где я провел следующие семь дней и семь ночей. За это время не раз прибывали новые задержанные, а старые уходили и не возвращались. По тюрьме прошел слух, что они сражались вместе с четниками. Уходившие знали, что их ведут на расстрел, прощание с нами, остающимися в камере, было мучительным.

Однажды вызвали Обрена. Обвинили его, что во время войны он был в рядах четников Драгачева под командованием Милутина Янковича. Обрен упал ко мне на грудь и заплакал, как ребенок:

– Отец, невиновным ухожу на смерть. Два немецких лагеря пережил, а теперь убьют свои же.

– Я буду молиться за твою праведную душу, если только не пойду вслед за тобой, – обещал ему я.

– Навести мою семью, расскажи им обо всем, что нам довелось пережить, и как я пострадал несправедливо.

– Обязательно, Обрен, брат мой! Твою невинную жертву Бог видит так же, как и все другие! – я вытер слезы, которые проливал по своему товарищу, прошедшему вместе со мной столько испытаний.

Это были последние слова, которыми мы обменялись. С ним и с покойным Живаном отправились мы вместе из лагеря смерти в далекий путь с надеждой, что вернемся обратно к своим родным и близким. И вот теперь Обрен пал жертвой новых злодеев из числа уже нашего народа.

Здесь же я видел и других наших земляков, которых уводили на расстрел. Позднее я узнал, что многие возвратившиеся из концлагерей убиты у Лисицына ручья в белградском парке Топчидер. Без суда и следствия, без реальных доказательств вины.

Меня из этой тюрьмы выпустили 22 августа. Когда мне сообщили, что я свободен, я пошел к тому самому офицеру госбезопасности и потребовал вернуть голову отца. Он мне на это заявил:

– Ты недоволен, что твоя собственная осталась при тебе?

– Ради этой головы я перенес много испытаний. Из-за нее я пропустил транспорт на родину и возвращался пешком через несколько стран. Эта голова для меня много значит.

– Ладно тебе, хватит болтать, – отмахнулся он и больше не захотел разговаривать.

Когда я уже был в дверях, он велел мне остановиться и спросил:

– Что у тебя еще в сумке?

– Да так, разные мелочи.

– Ну-ка, показывай!

Он взял торбу, обыскал ее и вытащил фотографию из Ашаха.

– Кто эти люди? – спросил он.

– Это узники лагеря Ашах, военнопленные Первой мировой.

– Очень похоже на группу заговорщиков против новой власти, сказал он, разглядывая снимок.

– Да какие же это заговорщики? Разве вы не видите, что это очень старая фотография? Разве Вы не видите, какие это истощенные, несчастные люди, сербские заключенные из концлагеря?

– Это подлежит проверке, – ответил он и позвал своего коллегу из соседнего кабинета.

Второй подошел, и они вдвоем впились взглядами в фотографию.

– Это мы вынуждены задержать, – произнес второй.

– Люди, побойтесь Бога! Что вам пришло в голову? я испугался, что останусь без фотографии отца.

– Откуда ты взял этот снимок? – спросили они меня. Я изложил им, как познакомился с Якобом, как он пригласил меня к себе домой и рассказал о своем деде и о сербах, которые выполняли для него полевые работы.

– Все это сказочки для маленьких детей. Надо как следует проверить. Это точно заговорщики.

– Посмотрите, что написано на обороте, это заключенные лагеря Ашах.

Они посмотрели с обратной стороны, прочитали дату «16 мая 1916 г.». Посмотрели на меня и сказали:

– Ну хорошо. А дальше смотри, веди себя, как положено.

На это я ничего не ответил. Повесил сумку на плечо и пошел. А перед выходом увидел новую группу людей, которых собирались вести на расстрел у ручья в топчидерском парке. Среди них я узнал своих земляков: Томислава Герзича, Йосипа Плазинича, Малишу Нешовановича и Витомира Стовраговича. Они меня не заметили, а мне было нечего им сказать, я проскользнул мимо и быстро вышел на улицу.

Потеря отцовской головы меня сломила. Мне нанесли тяжелый удар. Я стоял в раздумьях, не зная, куда пойти. Вышел на Теразие, площадь еще хранила следы военных действий и союзнических бомбежек. Я остановился перед отелем «Москва», один, с пустой сумкой за плечами, с крестом на груди, и долго так стоял. Я был голоден, а денег, кроме еще тех, венгерских, которые нам дали сербы в Сентендре, у меня не было.