Молитва за отца Прохора - [47]

– Господин Вуйкович, а вы верите в Бога? – решился я его спросить.

– Конечно, верю. Я очень набожный человек. Регулярно хожу в церковь, соблюдаю все обряды. Я настоящий серб и христианин, а эту тяжелую работу выполняю исключительно из христианских и патриотических побуждений.

Слушая его, я вспомнил слова апостола Павла, обращенные к коринфянам: «Все мы предстанем перед судом Господа, и каждому воздастся по деяниям его» (Второе послание, глава 5, стих 10). И я спросил себя, а с чем этот человек предстанет на суд Божий? А он продолжал говорить:

– Днем и ночью я работаю без передышки, силы выдержать дает мне уверенность, что все это я делаю на благо своего народа. Мог бы и я веселиться по трактирам. Но ничего, будет и на это время, когда мы закончим наши великие дела.

– Зачем же, господин Вуйкович, вы проливаете столько сербской крови, если желаете спасения своему народу? – спросил я, чувствуя себя все увереннее.

– Кто проливает сербскую кровь, сукин ты сын! заорал он, вскочил, схватил меня за горло и начал трясти. – Знаешь ли ты, выродок, что твоя судьба в моих руках?

– Моя судьба в руках Божьих, ни в чьих других, отвечал я смиренно.

– Меня сам Бог послал спасти мой народ от мора, который угрожает ему.

Он сел за стол и попытался успокоиться. Трясущимися руками взял сигарету и прикурил. Затем развалился в кресле и уставился в окно. Между нами словно стояла странная стена, через которую мы могли слышать друг друга, но не понимать. Мы принадлежали разным мирам. Наконец он встал, подошел ко мне и сказал:

– Знаете, для чего я вас позвал? – спросил он, снова переходя на «вы».

– Не знаю.

– Поскольку вы священник, я считаю, что вы честный человек и можете быть нам полезны.

– Только что вы сказали, что сюда попадают только выродки сербского народа, а теперь называете меня честным человеком, – собрал я силы для ответа.

– Вы не поняли меня, отец. Речь идет о морали, а не о политической или идеологической принадлежности человека. Вы наверняка среди своих земляков пользуетесь авторитетом и знаете их настроение.

– Не понимаю вас. Понятно, какое настроение может быть у людей, попавших в эти условия.

– Ладно, я не обижусь. Но вот что я хочу вам предложить: думаю, вы могли бы время от времени сообщать нам, если заметите явления в лагере, которые бы могли угрожать нашей безопасности и нашей работе, я имею в виду сотрудников лагеря. Вы меня понимаете?

– Да-да, продолжайте.

– У нас уже есть печальный опыт с подобными явлениями. Два года назад на меня совершено покушение, и только Бог меня спас, все обошлось ранением. А вот мой заместитель Космаяц пострадал гораздо больше, он едва выжил.

– Если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я стал доносчиком.

– Может быть, вам больше понравится слово «осведомитель»? – спросил меня Вуйкович.

– Должен вас разочаровать, господин Вуйкович, вы выбрали не того человека. Я не хочу даже говорить об этом.

– Отец, не забывайте, ваше сотрудничество будет хорошо оплачиваться.

– Нет такой цены, за которую я бы продал свою порядочность и человеколюбие.

– Не надо так, отец! Не решайте сгоряча. Знайте, я готов пойти весьма далеко. Человеческая жизнь не имеет цены.

– Да, но свою честь я не готов продать ни за какую цену.

– Предупреждаю вас, вы горько пожалеете, если откажетесь от моего предложения.

– Знайте, господин Вуйкович, я всю свою жизнь прошел, не сгибаясь, Господь единственный, перед кем я готов согнуть спину.

– Последний раз вас спрашиваю, вы готовы принять мою протянутую руку?

– Руку, на которой столько крови невинных людей, я никогда не смогу принять.

Мои слова его взбесили. Он покраснел и начал орать:

– Ничтожество! – он сгреб меня за грудь и потряс.

– Как смеешь ты мне это говорить!?! Моя совесть спокойна, а руки чисты! Вон!

Он так сильно толкнул меня к дверям, что я упал. Тогда он поднял меня и ударил кулаком. Ярость охватывала его все больше.

– Мы еще встретимся! Ты дорого за это заплатишь! Охрана!

Двери открылись, вошел надзиратель с двумя охранниками.

– Уведите! И позовите старосту его барака, крикнул он им.

Меня вывели наружу и вернули в барак, где никого не было, заключенные у котла ожидали обед. Я лег на нары и уставился в окно. Вытащил крестик и зажал его в ладони.

На что я надеялся? Что вам сказать, доктор, все мои надежды остались за воротами, я имею в виду свою земную жизнь, а что касается моей души, была одна надежда – на Господа. К Нему были устремлены все мои мысли, когда я лежал на нарах в лагерном бараке. Он был единственной светлой точкой в темноте нашего бытия в этой фабрике смерти, как называли лагерь в Банице. В эти минуты я был наедине со Всевышним, повторяя все свои молитвы, от появления на свет из материнской утробы до сегодняшнего злосчастного дня.

Снаружи доносились крики охранников, которые требовали от заключенных построиться в правильные ряды перед котлом. Я встал и посмотрел в окно. Рабы, с мисками в руках, ожидали свой половник баланды. Я хотел есть, но не хотел стоять в очереди у котла. Я видел крестьян из Драгачева, вперемешку с другими заключенными. Крепкие хозяева, имевшие свой дом, семью, они жили достойной жизнью, а сейчас опустились до уровня бездомных нищих, униженные и бесправные, глаза в глаза со смертью, которая поджидала их на каждом шагу. Я видел Славомира Дунича, закройщика из Негришор, Благоя Раича, сапожника из Гучи, Борисава Гавриловича, пекаря из Гучи, Божидара Кочовича из Лиса, Вукашина Проковича из Турицы, Янко Вуйковича из Граба, мастеров и земледельцев, которые никогда больше не вернутся на порог своего родного дома.