Молчание сонного пригорода - [27]

— Но он же… — Джейн замолчала, не зная, как сказать точнее. Не дефективный? Не тронулся? — Не нуждается в лечении, — наконец придумала она.

— Послушай, вреда от этого не будет…

— Ну конечно, ты же профессионал!

— Ну и что? Может быть, ему помогут.

— Нет!

Когда Джейн упорствовала, она как будто становилась выше ростом. Я сидел, и она положительно казалась мне амазонкой. Она напрягла бедра, согнула обнаженные руки, играя мускулами, а глаза сверкали зеленым огнем.

Но я видел ее боевую стойку не в первый раз, и она не столько меня пугала, сколько раздражала. Я как раз хотел возразить энергичным «Да!», как вдруг вспомнил свое решение быть сговорчивее, чтобы изменить этот бессмысленный цикл постоянных споров. Почему бы не начать сейчас. Я глубоко вздохнул.

— Хорошо, — кивнул я.

— Что? — Джейн подозрительно посмотрела на меня. Я не пошел по обычному пути.

— Я сказал, хорошо. Не будем с этим торопиться. — Я сжал губы в подобие улыбки, чтобы показать согласие.

Джейн смутила такая быстрая победа.

— Ладно… хорошо.

Но в воздухе образовался какой-то вакуум, дыра, которую иначе заняла бы ссора. Мы оба с минуту повертелись в ней. У меня было сильное желание заполнить пустоту фразой вроде «Хороший денек, да?» или «Что интересного прочитала за последнее время?». В конце концов Джейн прибегла к активному уклонению.

— Я иду наверх, — заявила она. — Пожалуй, полежу в ванне. У меня был трудный день.

— Конечно, — мило согласился я.

Я вымыл посуду и поднялся за ней наверх. Я читал детективный роман, пока Джейн возвращалась в первобытное водное состояние. Из ванной до меня донеслось несколько удовлетворенных вздохов. Когда она наконец вышла, она вся была розовая, закутанная в махровый халат, без которого не обходится ни одна женщина.

— Ах, как замечательно. — Она томно улеглась рядом со мной. И впервые с тех пор, как мы стали для разнообразия мирно уживаться, она попросила меня сделать то, чего я уже давно не делал. — Майкл, ты не помассируешь мне спину?

— Конечно.

Она перевернулась на живот, я оседлал ее и опустил руки для начала на шею. Чуть сжать и отпустить, снова и снова, медленно продвигаясь вниз к лопаткам.

— А-а-ах…

— Хорошо?

— М-м-м-м…

Я сидел на ее ягодицах и мял руками ее спину, особенно верхнюю часть, на которую приходилась тяжесть ее грудей. Я вел себя как славный малый, но это меня возбуждало. Я провел пальцами до ее поясницы, по выпуклостям бедер, чувствуя, как от ее чресл исходит жар, как от мясистого цветка. Я услышал еще один вздох.

Может, воспользоваться ситуацией? Может, мы в конце концов дойдем до того, что так долго оставалось не доведенным до конца? Я гладил ее все мягче, мои руки уже едва касались ее, потом я наклонился, чтобы нежно поцеловать.

— М-м-м… см-х-х-х…

Тихий всхрап раздался из ее полураскрытых губ. Я выругался про себя, но сумел сохранить хладнокровие. Очень приятно. Я накрыл ее одеялом, лег на своей половине и опять взялся за детектив. Я еще не дошел до кульминации.

— См-х-х… гр-х-х…

Как скажешь, милая.

Глава 6

Начало рабочей недели всегда внушало человеку в серых брюках опасение. Он просыпался в 7:30 уже побритым, он брился накануне вечером, чтобы сэкономить время. Первым делом его взгляд падал на часы в виде Микки-Мауса на ночном столике, иногда бодрые, иногда насмешливые. Потом постепенно прояснялась и остальная комната: постер с Питером Пэном на дальней стене, комод с тремя ящиками и мраморным лабиринтом наверху, дверь шкафа, за которой ему всегда чудился тайный ход. Осень подходила к концу, дни становились холодными и серыми, и порой спальня казалась ему камерой. Но где-то в его мечтах пряталось воспоминание об утрах, похожих на бесконечный луг, когда от завтрака до ужина дальше, чем до луны.

Но не сейчас. Его родители разошлись, когда ему было семь лет, и они с матерью переехали к ее сестре в Олбани. Обе женщины работали в салоне красоты, где пахло цветочным шампунем и жжеными волосами. У него было самостоятельное детство у работающих родителей, перемежаемое сердитыми наездами отца, который в конце концов вообще пропал навсегда. Чтобы хоть чем-то себя занять, он придумал игру: он замечал какой-нибудь узор — полоски на рубашке, шахматные клетки на линолеуме в коридоре — и должен был запомнить его и найти такой же рисунок еще где-нибудь. В тринадцать лет он убежал из дома и успел добраться до самого Рочестера, откуда его дернуло назад, как на растянутой резинке: мать позвонила в полицию.

В старших классах он так сторонился остальных ребят, что не имел даже компании, с которой мог бы порвать. Он был неглуп, хорошо успевал по математике, но учиться в школе ему было скучно. Он был из тех, кто сидит на задней парте и по большей части отмалчивается. Девочек он побаивался. В Кларксоновском университете в Потсдаме он открыл в себе интерес к компьютерам, компьютерные программы напоминали бесконечные ряды схем и узоров. Ему нравились последовательности цифр, чертежи — словом, все, что обеспечивало устойчивую конструкцию. Отучившись полкурса в колледже, он слетел с катушек и какое-то время провел в психиатрическом центре в Бингемтоне, но об этом он не любил вспоминать. Тогда-то у него и начались приступы. Он вернулся в колледж и продолжил учебу, готовясь получить степень по компьютерным наукам, но бросил, устроившись в недолговечную компьютерную компанию, которая называлась «Ввод». С тех пор он трижды менял работу, всегда выбирая такую, где от него не требовали лишнего, а теперь работал специалистом по планированию восстановления после аварий и бедствий в страховой компании «Взаимная лояльность».