Молчание сонного пригорода - [28]

Когда его мать умерла от рака — ему было чуть за двадцать, — у него случилось новое обострение, и ему прописали дилантин. Пока он не ходил на работу, он привык слоняться по утрам у соседней детской площадки. Дети взлетали на качелях, изо всех сил раскачиваясь маленькими ножками; дети карабкались по лестницам, играли в песочницах — и среди них светловолосый семилетний мальчик Джеффри, которому нравилось съезжать с высокой горки на животе головой вперед. Когда он доезжал до низа, шорты у него были полуспущены, открывая свежие белые ягодицы. Джеффри выделывал и другие фокусы, например, сильно раскачивался на тарзанке, отчего у него задиралась футболка, открывая глубоко посаженный пупок. Когда мама Джеффри сердилась и сдергивала его с перекладины, ее сильная рука обхватывала его вокруг пояса, и человек в серых брюках просто не мог оторвать глаз. Вот когда он начал фантазировать. Или, может быть, фантазии всегда сидели в нем, дожидаясь, пока что-нибудь не вызовет их к жизни.

В ту ночь ему снилось, что он несется на качелях навстречу Джеффри и они сталкиваются в воздухе, но мягко, словно два воздушных шарика. Их качели сливаются в одно целое, а Джеффри продолжает раскачиваться выше и выше. Человек в серых брюках смотрит вниз и видит, что прямо на них летит земля. Он смотрит вверх и видит, что он между ног у Джеффри, а тот кокетливо улыбается, все шире и шире. Он уже давно не мастурбировал, но наутро проснулся весь липкий. Три дня ему было очень плохо, но потом ему приснился еще один сон, похожий на тот, потом еще один. Другие мальчики стали появляться в его фантазиях, а проходя мимо игровой площадки или школы, он останавливался посмотреть.

В фантазиях он протягивал руки и ласкал животы и ягодицы мальчиков, а иногда неразвитые пенисы. Но это ставило его в тупик: в половине случаев ему хотелось засунуть голову между их невинных бедер, проникнуть внутрь или просто гладить. В другое время ему хотелось быть этими мальчиками, носить эластичные шорты и тенниски размером с игрушечного бумажного змея и весело бежать на перемену. Даже вернувшись на работу, он по выходным возвращался на детские площадки. Джеффри больше не приходил, но вместо него появился Билли: хрупкий мальчик с бледным телом, похожий на какое-то морское существо, выброшенное на берег. Билли крепко зажмуривался, поднимал руки и расставлял ноги, как будто ждал, что сейчас его подхватит ветер и унесет вверх. Человек в серых брюках воображал себя ураганом листьев, порывом бело-голубого воздуха, обдувающим пах Билли, спину и нежную шею. Но он никогда не пытался к нему подойти, даже когда старшая сестра Билли убежала, чтобы поиграть с друзьями. Он все еще был ребенком, который сидел на задней парте и молчал.

Все изменилось с появлением Бобби, неуклюжего, приземистого мальчика, который подошел прямо к тому месту, где сидел человек в серых брюках и делал вид, что читает журнал. Он постучал человеку по плечу: «Эй, мистер, подтолкните меня на качелях, пожалуйста». Нигде поблизости не было видно родителей Бобби, и человек решил рискнуть. Ровными, размеренными движениями человек отталкивал твердые ягодицы Бобби. Но Бобби резвился, растопыривал руки и смеялся ртом, в котором не хватало зубов, похожим на призывную красную пещерку. Один раз Бобби, раскачиваясь слишком сильно, откинулся назад прямо в руки человека. Человек подхватил его под руки, не дав упасть, но Бобби только расхохотался. В конце концов он вообще сорвался с качелей, и человек оступился на песке, не удержав равновесия под тяжестью 30-килограммового ребенка. Человек упал, Бобби приземлился ему на грудь, перебив ему дыхание. Пока он лежал, полуоглушенный-полувосторженный, небо перед его глазами загораживали последние рывки пляшущих качелей и живот мальчика в полосатой рубашке, и он знал, что хочет сделать. Джинсовая ширинка Бобби находилась в нескольких сантиметрах от его носа. К счастью или к несчастью, в ту минуту вернулась сестра Бобби, извинилась и увела его. Человек вернулся домой, в свою пустую квартиру, и в ту ночь мастурбировал трижды.

Он представлял себе, как бы он привел Бобби к себе на вечер, воображал, как бы они вместе купались в ванне, словно отец и сын. Как бы он вверх-вниз и кругами водил куском мыла. Может, от таблетки перкодана под видом конфетки мальчик стал бы податливее. Всплыло слабое воспоминание об отце… его сильные руки, которые держали его, пропахшее виски дыхание и голос: «Не шевелись». Но человек заблокировал то, чем оканчивались эти эпизоды. Теперь он вернулся на работу и не мог ходить на детские площадки в самое людное время. Но то, что он не может там бывать, было для него невыносимо. В то время он работал младшим программистом. В офисе у него дергались руки, он делал опечатки, его глаза смотрели внутрь себя. Он ездил в парк в обеденные перерывы, растягивая их, а иногда по утрам, но Бобби видел лишь однажды. Он играл в мяч с сестрой и ее друзьями. А потом в один прекрасный день он опять смог ходить на площадку, к чему так стремился, потому что его отпустили с работы.

Он несколько раз пробовал с деланым равнодушием спрашивать мальчиков на качелях, не нужно ли их подтолкнуть. Кое-кто соглашался. Но одна мамаша увела сына, а папаша недобро посмотрел на него, и в следующий раз, наблюдая за качелями, он заметил патрульную машину, остановившуюся у сеточной ограды. Ему нужна была новая работа, новая жизнь, но еще он знал, что может случиться. Через несколько недель он нашел работу по обработке данных в страховой компании. Он переехал на расстояние тридцати километров в квартиру, очень похожую на ту, которую оставил. Он старался держаться подальше от объектов своего желания, но из-за этого оно становилось только сильнее. Единственное, что ему помогало, — это мертвящая рутина, когда каждый его шаг был запланирован заранее. Куда и когда ходить за одними и теми же продуктами, что надевать в каждый день недели. Повторяющиеся схемы поддерживали и успокаивали его. Приступы отошли на задний план, за несколько лет его лишь пару раз неожиданно схватывали судороги. Ему казалось, что они совпадают со взлетами сексуальной активности.