Мокрая вода - [14]

Шрифт
Интервал

Долго что-то писал «психопат» в карточке медицинской, бросал на меня взгляды острые, испытующие, будто проверял лишний раз – напоследок. Ручку отложил.

Посидел, ногу на ногу – покачал.

– Самое главное, – запомните: – вода – мокрая! Уложите это раз и навсегда в голове. И не пытайтесь, – слышите, не пытайтесь это обревизовать! Или ввергнуть себя в пучину бессмысленных доводов!

– Слышу, слышу, – забубнил я, зайкой из мультяшки «Ну погоди», а сам – как выжатый лимон!

Ни одной светлой мысли в голове!

* * *

Недельку в профилактории спал, ел по режиму, книжки читал, успокаивался. Мужики танцы какие-то организовывают, тёток жмакают, ржут, жизнь из них прёт весенним мутным паводком.

А я – тихушествую. Поначалу пытались вовлечь, тормошили. Потом отстали. Вот и ладно.

Впервые за многие годы – я стал сомневаться. Цикл – по-гречески – круг. Круг – замкнулся. В один миг это понял.

А после – поехал в отдел кадров «метрополитена». Заявление оставил. Пенсия-то уже есть, стажа хватает. Возраст ещё не вышел. В наставники идти отказался, кто бы меня самого – наставил на путь истинный.

Кадровички поахали, поохали, да что им – не я первый и не последний. Летит – «состав»! Личный состав меняется. Прежде всё пытался представить эту сцену – ну как же, столько лет, и ничего не произошло! Обыденно, словно картошки пакет купил в универсаме. Ни тепло, ни холодно. Странно самому.

– «Осторожно! Двери закрываются».

Вот они захлопнулись у меня за спиной. Едем дальше, жизнь на месте не стоит!

Вынырнул на поверхность, как люк на подводной лодке откинул. И вмиг, – всё – в радость, в диковинку, яркое, необычное после подземелья. Город движется, работает, грохочет, будто пена скатывается по бережку пологому, шуршит песочек мелкий, ласковый, исчезают пузырьки, как роса на солнце, кислорода в кровь прибавляют. Намывает кому-то ценностей. Или это листья шумят?

Снег, дождичек? Да я всем вам рад! Соскучился! Простые, обычные чудеса, кому-то надоевшие давно, и такие выпуклые, яркие, умытые, как перед праздником – лично для меня!

И вот – отъездил, сдал вахту, дальше-то – что? Я ж ничего больше толком не умею! Всё было подчинено жёсткому регламенту метро.

Бывало, изредка, совпадёт удачно, под праздники, выходные дни, – приедем к тёще на её шесть соток. Хожу вялый, будто приболел: сплю, ем, опять посплю. Все шепотком разговаривают, сон мой боятся порушить. Ягодки поклюю нехотя, с куста, как птица случайная, не в радость, а насытиться. Маюсь этой неожиданной свободой, бездельем непривычным, неуместным, и мысль свербит в голове, не оставляет:

– А что там у меня? Как там – на линии? Смена – когда? Который час? Не пора ли уже собираться, пока доедем, и пробки по пути могут запросто возникнуть из ничего, нервы помотать.

Так вымуштровался! Сейчас японцы уже роботов внедрять стали вместо машинистов на отдельных линиях, французы – тоже. А, я-то – чем не робот!

Только что с костями, кровью и нервами. И фантазиями – не без этого!

Проще надо воспринимать. Вода ведь – мокрая!

* * *

Попросился в ремонтную группу, слесарем. Подучусь чему-нибудь, ни шатко, ни валко, без особого задора и энтузиазма. Не стало его вдруг – задора, вышел весь, как пар в гудок паровозный.

А между тем – совсем от дома отбился, замкнулся. Жена плачет, ничего понять не может. Платки носовые, эсэмэски стала проверять на мобильном. Решила, что завёл на стороне интрижку. Наконец прямо спросила.

Я прямо и ответил – нет никого, но и тебя уже нет в сердце моём! Двенадцать лет прошло – и вот. – «Останемся друзьями».

Кино смотришь – всё просто, там всё придумал ловкий сценарист. А сам – слов найти не можешь! Убедилась жена, что вправду, а не блажь минутная на меня нашла, ещё больше расстроилась – значит, сама «не при дела́х»!

Собой занялась, макияж стала делать очень яркий, бельё – красное, рюшечки-фестончики, чтобы внимание обратил. Раньше, может, и вовсе не заметил бы этих «манёвров». Чмокнул бы, ухмыльнулся снисходительно – иди ко мне, глупенькая! А теперь свет потемнел, кольнуло внутри.

Смотрю, как через микроскоп – морщинки-ямки-родинки, родное стало за столько лет!

Ту, которую в молодости встретил, – вижу. Но издалека, словно она в другом месте. А эту – жалко, но – и всё. Та, другая, встреченная в метро – манит щемящей неопределённостью, может быть, этим-то и волнует. И ещё чем-то, пока не сказанным.

Жалость – тень любви, аритмия её. Понимаешь – любовь ушла, и жалеешь об этом, и эта жалость окрашивает жизнь в другие цвета, запахи, такие же горькие, полынные, как любовь. Но у той был плюс, а у этой – минус.

Но что поделаешь?

Вода-то – мокрая! Что ещё можно к этому прибавить!

Сели вечером на кухне, – прости, говорю, не буду тебе голову морочить! Отпускаю с миром, найдёшь другого человека, ты же красивая – реально, не вру я сейчас!

Но и ты меня – отпусти.

А я – не хочу, говорит, другого, что ж – ты вот так, Борис, от стольких лет совместной жизни отмахнуться надумал, за нас обоих решил? И плачет неслышно, ручейки тонкие из глаз ползут.

Женщина беззащитна и безоружна, когда красит волосы. Трепетна, когда делает макияж, занимается маникюром, строго оценивает результат, предполагает возможные последствия, примеривает их многоликость к себе, воспаряет над бытом. И вот всё это сделано, и наступает решающая минута – что же надеть? И первая вешалка уже вынимается из шкафа…


Еще от автора Валерий Петков
Бегал заяц по болоту…

Небольшую фирму в Москве преследуют неудачи, долги, неприятности в быту и на работе растут, как снежный ком. Впереди – банкротство. Два гастарбайтера из Риги предпринимают героические усилия, чтобы с честью выйти из непростой ситуации. Но не всё так плохо: «Думайте позитивно»…Замечательный образец почти забытого сегодня жанра «производственного романа».


Хибакуша

Валерий Петков с мая по июль 1986 года, в качестве заместителя командира роты радиационно-химической разведки работал в Чёрной зоне ЧАЭС.Редкое сочетание достоверности и художественности одновременно можно считать большой удачей автора.Эта книга о первых, самых трагических днях и неделях после катастрофы на Чернобыльской АЭС.О подвиге и предательстве, преступной халатности и благородном самопожертвовании, о верности и вероломстве, о любви и Боге.


Оккупанты

Их имена и фамилии переведены с кириллицы на латиницу по правилам транскрипции этой страны. Но уже нет отчества, хотя Отечество, которое рядом, греет душу воспоминаниями и навевает грусть нереальностью возвращения. И когда приходят они к чиновникам, первое, что у них спрашивают, персональный код.Цифры с датой рождения, номером в реестре с ними навсегда, незримой татуировкой на левом запястье.Таковы правила страны, в которой оказались они по разным причинам. Их много, стариков.Дети разъехались в благополучные страны и уже вряд ли вернутся, потому что там родились внуки этих стариков.


Старая ветошь

Роман «Старая ветошь» и повесть «Веничек» объединены общей темой: серая, невзрачная жизнь, череда неприметных дней и заботы о хлебе насущном, однажды прерываются светлым поступком, и тогда человек возвышается над суетой открывается с неожиданной стороны, проявляет лучшие качества.И ещё: если всерьёз думать о любви, обязательно придёшь к Богу.Пожалуй, на сегодня это самая грустная книга Валерий Петкова.


Скользкая рыба детства

Однажды приходим в этот мир. На всю жизнь нам завязывают пуповину и помогают войти в новое измерение. И мы не вольны в самом этом факте, выборе родителей, времени, места, страны своего рождения.Мы такие все разные. У каждого своя дорога, но нас объединяет одно важное обстоятельство – все мы родом из детства. И, жизнь такая короткая, что детство не успевает по-настоящему закончиться. И да пребудет подольше нас – детство, удивительная пора душевной чистоты и радостного любопытства, пока мы есть на этой Планете.


Камертон (сборник)

Мы накапливаем жизненный опыт, и – однажды, с удивлением задаём себе многочисленные вопросы: почему случилось именно так, а не иначе? Как получилось, что не успели расспросить самых близких людей о событиях, сформировавших нас, повлиявших на всю дальнейшую жизнь – пока они были рядом и ушли в мир иной? И вместе с утратой, этих людей, какие-то ячейки памяти оказались стёртыми, а какие-то утеряны, невосполнимо и уже ничего с этим не поделать.Горькое разочарование.Не вернуть вспять реку Времени.Может быть, есть некий – «Код возврата» и можно его найти?


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.