Мои воспоминания - [18]

Разумеется, я поблагодарил своего дорогого директора за столь блестящий инструментальный состав. Ему я оказался обязан симпатией со стороны многих музыкантов.

Поскольку я уже занимался сочинением комической оперы в трех актах, которую молодой соавтор господина д’Эннери испросил для меня у руководителя театра, пускай теперь моя взволнованная мысль устремится к Шантепи, который я слишком быстро покинул для сцены, и к письму, полученному от дю Локля, директора Опера-Комик, где он сообщал, что мне предстоит в ноябре работать над постановкой этого произведения, которое называлось «Дон Сезар де Базан».

Вот кому достались роли: мадемуазель Приола, мадам Галли-Марье, уже тогда прославившаяся как Миньона, а в будущем — создательница незабываемой Кармен, господин Буи, дебютант с хорошо поставленным голосом и прекрасными внешними данными.

Работали над постановкой в спешке, со старыми декорациями, которые так не понравились д’Эннери, что он больше не показывался в театре.

Больше всех в вечер премьеры чествовали мадам Галли, множество раз вызывая ее для исполнения на бис «Севильяны». Однако спектакль провалился, так как сошел со сцены после тринадцатого представления. Мой коллега Жонсьер, автор «Димитрия», тщетно выступал в мою защиту в Обществе драматических авторов, где председательствовал Огюст Маке, доказывая, что нельзя снимать с афиш постановку, которая может принести еще хорошие сборы. Его слова пропали втуне! «Дона Сезара» больше не играли.

Мне вспоминается, как позднее, по просьбам множества провинциальных театров, мне пришлось заново сделать инструментовку этого произведения, дабы его можно было сыграть в их условиях. Рукописная партитура (она не была напечатана, за исключением интерлюдии) сгорела в мае 1887 года. Такова была моя первая работа.

Словно какая-то невидимая и неодолимая сила управляла моей жизнью. Я был приглашен на ужин к блистательной оперной певице Полине Виардо. Меня попросили что-нибудь сыграть. Захваченный врасплох, я стал напевать фрагмент из своей священной драмы «Мария Магдалина». Будучи лишен голоса, я в то время исполнял собственную музыку с большим воодушевлением. Говоря об этом сегодня, надобно признать, что, при всей неуверенности в своих вокальных данных, я обладал артистическими способностями, которые оказывали определенное воздействие.

Итак, я пел, если это можно так назвать, когда мадам Полина Виардо, склонившись над клавиатурой и наблюдая за движениями моих пальцев, спросила с глубоким чувством: «Что это?» «Произведение моей юности «Мария Магдалина», у которого нет более надежды быть исполненным», — отвечал я. «Вот как? — произнесла она. — Ну так это случится теперь, и я сама стану вашей Марией Магдалиной». Я тут же снова пропел сцену с Магдалиной у креста: «О возлюбленный мой! Под мрачным твоим венцом…»

Когда мой издатель Артман узнал об этом событии, ему захотелось насолить Паделу, который, познакомившись с партитурой, решительно ее отверг, и он совместно с Дюкнелем из «Одеона» организовал новые «Народные концерты». Оркестром в этом новом предприятии для широкой публики дирижировал мой старый товарищ по консерватории Эдуард Колон, которого я уже выбрал для исполнения «Эриний». Издательский дом Артмана поддерживал контакты со всеми представителями талантливой молодежи, включая и Сезара Франка, чьи великолепные произведения еще не были широко известны. Магазинчик в доме номер 17 по бульвару Мадлен стал постоянным местом встреч музыкантов. Частью этого сообщества стали Сен-Санс, Бизе, Лало, Ольмес. Они весело и воодушевленно, со всем пылом своей веры рассуждали там о великом искусстве, которое должно было прославиться благодаря им.

Первые пять программ «Народных концертов» были посвящены Сезару Франку и другим композиторам кружка. На шестом и последнем была полностью исполнена «Мария Магдалина».

Глава 10 Радости и печали

Первое совместное прослушивание «Марии Магдалины» состоялось в девять часов утра в небольшой гостиной дома Эрара на улице Мэль, где прежде давали камерные концерты. Мадам Виардо пришла раньше назначенного времени, так спешила она услышать первые такты моего произведения. Прочие исполнители пришли немного позже. Репетициями оркестра руководил Эдуард Колон. Чтение партитуры чрезвычайно интересовало мадам Виардо. Она проявила себя весьма сведущей в композиции. Замечательная певица и драматическая актриса, она была к тому же и серьезным музыкантом, женщиной, одаренной во многих отношениях.

11 апреля в зале «Одеона» собралась обычная публика, всегда присутствующая на генеральных репетициях и премьерах. Театр открыл двери «всему Парижу», представленному сотней персон, которым приглашение на «генеральную» или премьеру казалось желанной привилегией. Пресса тоже явилась.

Что до меня, я укрылся за кулисами вместе с взволнованными исполнителями. По выражению их лиц можно было подумать, что они призваны произнести некий высший приговор, стать голосом, предвещающим, как повернется далее моя жизнь. Я совершенно не способен был предположить, каковы могут быть реакции публики в зале. Так как на следующий день мне предстояло выехать с женой в Италию, я лишался возможности быстро узнавать новости. Первый отклик на «Марию Магдалину» настиг меня в Неаполе. Он пришел в виде трогательного письма, которое адресовал мне неизменно благожелательный Амбруаз Тома. Вот что написал мэтр, чрезвычайно внимательный ко всему, что имело отношение к моей артистической карьере: