Мои Воспоминания. Часть 1 - [38]

Пока р. Элиэзер, его тесть, был жив, реб Исроэль больше сидел у ребе, чем дома, но после смерти р. Элиэзера его жена Сара-Бейле получила в наследство шесть тысяч рублей. Два её брата получили больше – до пятнадцати тысяч. В Литве тогда никто не оставлял наследства дочерям, но её отец не обделил.

Получив наследство, она поехала к ребе, прося, чтобы тот велел Исроэлю вернуться домой и заняться каким-то делом. Они-таки организовали какое-то мануфактурное дело, но так как реб Исроэль проводил всю неделю в хасидском штибле, а субботу – у моего отца, и о деле ничего не хотел знать, то они скоро остались без денег. Им пришлось туго, и частично они оказались на содержании у родни.

К ребе он теперь ездил только дважды в год – на Рош-ха-Шана и на Шавуот. Хасидизмом занимался дома.

Сара-Бейле была очень набожной, соблюдала все посты с перерывами, т.е. постилась в понедельник и в четверг каждую неделю, когда читали из Торы отрывки: «И вот имена…», «И пошёл один человек…», «А Моше пас скот…», «И ответил Моше…», «А затем пришли Моше с Аароном …», «И сказал Господь, обращаясь к Моше»[85]. Кроме того, молилась вечером и ночью в бет-ха-мидраше, и вела отсчёт, с благословениями после вечерней молитвы, дням от второго дня Песах до праздника Шавуот, читала слихот, не пропуская ни одной послеобеденной и вечерней молитвы[86] и часто плакала над псалмами, тайч-Торой[87] и над книгой «Цеэна у реэна»[88]. А он, реб Исроэль, молился в штибле. В неполные десять минут успевал помолиться, и все ждали, а когда он кончал, начинали пить «ле-хаим» – во здравие, и реб Исроэль веселил всех хасидов: пел свои напевы - пальчики оближешь. Умел он также красиво говорить – и на житейские темы, и о Торе. И хасиды толпились вокруг и слушали, как он красиво, на хасидский манер, излагает Тору.

Среди городских знатоков Торы он играл особую роль. Встречалось ли трудное место у Махарша, в Талмуде или в галахических решениях, приходили к реб Исроэлю. Со своей мудрой головой, он объяснял на свой манер, с искусными толкованьицами и заостреньицами, забирая так высоко, что с трудом можно было понять его высокие мысли и допущения. И в каждом суждении видна была большая мудрость и эрудиция.

Знатоки получали много удовольствия от его толкований, но не знали, что с этим делать. Их проблема оставалась проблемой, ещё сложнее, чем прежде, и как ни объясняй и ни крутись с гениальными допущениями, результат никогда ничего не давал, и знатоки уходили от него с чувством унижения: у них-то нет объяснений.

Реб Исроэль был из города Седльце, то есть, еврей из Польши, он хорошо читал по-польски и регулярно получал варшавские польские газеты. Но оказавшись в Литве, вскоре стал хорошо понимать русский и читать русскую газету. В политике он был большим специалистом и действительно знал, что творится в мировой дипломатии. Кроме того, он знал, сколько каждое правительство имеет войск и каких именно: сколько артиллерии, гвардии и пехоты, и всех генералов, отличившихся в войне, и т.п.

У него была карта, и он разбирался в географии. Когда его спрашивали, где находится тот или иной город, он тут же показывал пальцем место. К тому же, он был гениальным математиком. Сложнейшие расчёты, труднейшие задачи и измерения он решал в уме и в одну секунду. Брать в руку перо было для него излишне.

Особенно он любил сидеть в доме у деда, когда там собиралось много народа. Дед ему оказывал большое внимание и любил обсуждать с ним политические вопросы: два умных человека интересовали друг друга.

Он прислушивался к тому, о чём говорилось в доме, и по лицу его блуждала улыбка. Арон-Лейзер понимал, что означала эта улыбка. Она означала: как ничтожны люди, и как ничтожны их дела и речи.

Помню однажды, у деда был полный дом народу, в том числе – вся городская знать и каменецкие умные головы. Зашла речь о расчетах. Реб Исроэль заметил, что готов держать пари, что тут же, на месте, сделает в одну минуту самый сложный расчёт.

Помню, как его спросили, сколько процентов получит в месяц Ротшильд, дав миллион и шестьдесят тысяч рублей под два с половиной процента годовых?

Исроэль на минуту задумался и назвал цифру. Взяли ручки, потели, решали, морщили лбы и пришли к выводу, что ответ верен. Задали ещё задачу:

Имеется тысяча пудов шафрана по четыреста двадцать рублей за пуд. Выручили за пол-унции по тридцать семь с половиной, тридцать восемь с половиной и тридцать девять с половиной. Сколько всего было выручено?[89]

Реб Исроэль подумал, может, минуту и сразу ответил.

У отца он бывал почти каждый вечер, занимаясь с ним хасидизмом до после полуночи. С пятницы ночью до утра воскресенья он почти всё время был у отца. Пел он только собственные напевы, которые пело всё общество. Чужих, не своих хасидских мелодий он, как принято у людей искусства, не придерживался.

Распевая свои мелодии с хасидами, он, внимательно прислушиваясь, рукой давал знать певцам, и если кто-то брал фальшивую ноту, сердито топал ногой. Мелодии его были сложные, летели вверх и вниз и проникали во все суставы.

Когда отец его просил сочинить мелодию к субботней ночи или к празднику, он это делал, а иногда случалось, что отец его просил, когда вместе сидело много хасидов, сочинить экспромтом какую-нибудь красивую мелодию, чтобы спеть той же ночью. Он начинал расхаживать взад-вперёд по комнате, крутя пальцами, и раскручивал в полчаса прекрасную мелодию, которой всех буквально зачаровывал.