Могло быть и так, или Эльфы тоже люди - [220]

В подземельях Хар'ол-Велдрина Великая мать Баль-Виер'арра Хельви'рахель окончательно вычеркнула силы светлых из своих планов на ближайшее будущее. Посадить на их трон своего человека ей не удастся — так зачем терять время. Сейчас её беспокоил исчезнувший Луи с ребёнком Четырнадцатого.

Сам же Генрих проснулся в окружении шелестевших слухов: дозорному, раненому Подземными, во сне явилась женщина с ребёнком на руках и благодарила его за службу. Особо ярые адепты уверяли, что это Мать и ребёнок, скептики сомневались. Генрих описал женщину, дозорный подтвердил и уверился. А Четырнадцатый начал свою роль пророка. Кто-то ему верил, некоторых убедить ещё не удавалось. Черноглазая девочка вовсе глядела волком, хотя Генрих знал, что и к ней приходила «Мать».

К вечеру он смог поймать её и усадить к уединённому костру:

— Ты дуришь их, — с места в карьер заявила она. — Эта женщина — обычная серая. Она ничего не может.

— Да, — покладисто согласился Генрих. — Но сейчас серые верят, собираются, объединяются, восстают…

— Но ты их дуришь, — перебила она. — Нападут на нас — мы отобьёмся. А дальше? Хочешь править, не дав им обещанной свободы от эльфов и пустыни?

— Послушай, девочка. Ты ведь далеко не девочка. Ты из переселенцев. Ты немного разбираешься в политике в то время, когда другие даже носа туда не суют. По-моему, у нас с тобой одинаковое право не доверять друг другу. Я не знаю ни номера твоего, ни имени. Да, вероятно, они мне мало скажут, но я запомню и смогу обращаться.

— Номер Сто-пятидесятый, ровный, — взгляд девушки слегка затуманился. — Имя Алтын-кёс, Золотая девочка. Меня так бабка назвала. Полоумная, правда?.. — девушка стеснялась, запихивала своё имя в самые далёкие углы памяти. И всё равно оно всплывало. А она, всю жизнь проведшая здесь, не понимала, почему её назвали в честь золота — песка смертоносной пустыни и несущего смерть корня. И сейчас искала поддержки у этого лжепророка.

Но он сделал то, что пошатнуло недоверие девушки. Он сказал:

— Твоя бабушка — Вторая Властительница, чьё имя Эстель.

Девушка вскинулась, пронзила взглядом мужчину.

— Ты сказал меньше, чем знаешь.

— Да. Но скоро я буду готов сказать тебе больше.

Генриха поразили неожиданные картины перед глазами: счастливое алтайское лето и юная Тель… Девочка оказалась очень похожа на мать… Но глаза — его глаза — горели чёрными омутами.

…Отголоски Востока, арабская вязь, певучая речь, крики муэдзинов, зовущих на молитву, душные, изнуряющие дни и вкус зелёного чая…

Вольный ветер алтайских гор и стать гордых женщин, знающих секреты мироздания…

Лишь на миг его пронзили воспоминания и злость на свою слабость. Девочка ещё не поняла, откуда он знает. Пытается угадать. Мудрая, но неопытная.

Не понимает…

Надо быстро войти в доверие, пока не испугалась и не закрылась.

— Я был знаком с твоей матерью…

— Правда?

Недоверие — ожидаемо; показное равнодушие — великолепно сыграно! Интереса нет. Просчитался.

— Ты ведь не знала её? Не видела никогда? — попытался он спросить как можно более непринуждённо.

Девушка внезапно вскочила, молча, резко, повалив тюфяк, на котором сидела. Метнулась в тень, но притормозила и оперлась на стену одной из хижин. Замерла на пару ударов сердца — унять головокружение. Бросила испепеляющий взгляд на Генриха и выбежала из круга света.

«Глупец! Обезьянье отродье! Сын Подземных!» — он бросился за девушкой.

Она уже рыдала, задыхаясь, захлёбываясь, кусая губы и пальцы. Генрих мчался за ней, не замечая осуждающих взглядов: девушка в слезах бежит от холостяка. Рискнул догнать, схватить за руку, прижать, утопить в объятьях.

— Что? Давай, рассказывай, что ревёшь?

— Не буду, — слабо вырывалась она.

Генрих прижал к себе девушку. Медленно и тихо произнёс:

— Ты не можешь позволить себе слёзы. Особенно на виду…

— Всё сразу… всё! — не могла успокоиться девушка. — Столько лет молчания, а тут: Мать и её ребёнок, потом ты — про маму, потом… Имя! Я сказала тебе своё имя!

Девушка вырвалась и прожгла Генриха взглядом со смесью ужаса перед ситуацией и ярости на себя и мужчину. Взглядом прекрасных, как бархатная ночь, восточных девичьих глаз. Если бы не страх — она попыталась бы убить его.

Мужчина не шевелился. Всё тем же ровным голосом прошептал:

— Мухаммед Берке-хан. Генрих Хоэнцоллерн. Это мои имена… — девушка едва различала слова. Последнее не разобрала вовсе: — дочь…

Генрих ликовал. Он и надеяться не мог на такую судьбоносную встречу!

Пришло время его везения и сбора плодов его долгой работы.

* * *

В Олассие Махальма после ожесточённой закулисной борьбы трон заняла новая молодая королева Колкалесивель^[104]. После коронации она получила несколько клятв, доставшихся от бывшей правительницы. И одна из них — о военном нейтралитете — ей серьёзно не понравилась. Но прежде всего она должна была разрулить ситуацию в своём государстве.

А ситуация оказалась такой. Большая часть эльфов тихо-мирно промышляла земледелием, сдавая часть урожая на нужды тёмных — и этим было наплевать на курс государственной политики, лишь бы провианта хватало на жизнь. Военные хоть и отбились от рук с этим дворцовым переворотом, но новой королеве присягнули — им тоже было всё равно, за что сражаться и что защищать, лишь бы не копаться в земельке.