Могила Ленина. Последние дни советской империи - [230]
Горбачев сидел поникший, но Ельцин этим не удовлетворился.
— А теперь, заодно, — произнес он с кровожадной ухмылкой, — не настала ли пора подписать указ о приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР?
— Что вы делате? — пробормотал Горбачев. — Я… разве мы… Я это не читал…
Но было поздно. Горбачев ничего не мог сделать. 24 августа он сложил с себя обязанности генерального секретаря, распустил ЦК и, в сущности, провозгласил конец большевистской эпохи.
Москвичей этот акт Горбачева не особенно тронул. Они полагали, что это наименьшее, что он мог сделать. Возможно, позднее они признают и оценят вклад Горбачева по достоинству — но не теперь. Теперь они чувствовали себя победителями и торжествовали над поверженным режимом. По всему городу молодые люди покрывали статуи большевиков граффити. Революционные памятники сбивали ломами, опрокидывали с помощью кранов. Моссовет посодействовал с демонтажом огромного памятника “Железному” Феликсу, стоявшего на площади перед зданием КГБ. Так появился главный символ падения режима: основатель советской тайной полиции болтается в петле, а на площади вокруг ликует толпа. Через несколько дней пустырь за новым зданием Третьяковской галереи превратился в коммунистическую покойницкую: сюда свезли сброшенные статуи Свердлова, Дзержинского и прочих революционеров. На лежащие статуи залезали дети. Музей Революции открыл экспозицию, посвященную сопротивлению путчу, а Музей Ленина попросту закрылся “на бессрочную реконструкцию”.
Но пока одни праздновали, другие сводили счеты с жизнью.
Военный советник Горбачева маршал Ахромеев повесился в своем кабинете. На столе он аккуратно разложил несколько предсмертных записок. В одной описывалась первая, неудачная попытка повешения: “Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9:40) не удалась. Порвался тросик. <…> Собираюсь с силами все повторить вновь”. Вторая записка была адресована Горбачеву: в ней Ахромеев объяснял, почему, прервав свой отпуск, бросился в Москву, чтобы принять участие в ГКЧП. Письмо заканчивалось просьбой о прощении за нарушение военной присяги. А в письме к семье маршал писал: “Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я всегда считал смыслом в моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца”.
Группа российских чиновников, отправившаяся арестовывать Бориса Пуго, обнаружила в его квартире ужасающее зрелище. Пуго, облаченный в синий тренировочный костюм, лежал на кровати мертвый с простреленной головой. Рядом с ним лежала его умирающая жена, тоже с раной в голове. По маленькой квартире бродил, как ни в чем не бывало, сенильный старик — тесть Пуго. Пуго оставил записку детям и внукам: “Простите меня. Все это ошибка! Жил я честно — всю жизнь”.
Управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина выбросился с балкона своей квартиры и разбился насмерть. В газетах писали, что Кручине слишком хорошо было известно о зарубежных счетах партии, о финансировании компартий других стран, о разбазаривании золотого запаса и других ресурсов. Российские журналисты утверждали, что в ТАСС поступили сообщения о еще по меньшей мере 15 самоубийствах, но объявлять о них не стали.
Зато главный заговорщик, теперь уже бывший председатель КГБ, был хладнокровен и не собирался ни в чем каяться. “Мои сердце и душа переполнены, — говорил Крючков корреспонденту российского ТВ. — Я вспоминаю свою жизнь, то, как я ее прожил, и, если бы мне представилась возможность начать с начала, я бы все повторил. Я считаю, что за всю жизнь не совершил ни одного поступка, за который Родина могла бы меня укорить. Но если бы я мог отмотать время на пять или шесть дней назад, я, может быть, избрал бы другой способ действий и не оказался бы за решеткой. Я надеюсь, что суд вынесет справедливый приговор, примет взвешенное решение, чтобы я мог работать в условиях свободы и служить Родине, чьи интересы для меня превыше всего”.
После того как Анатолий Лукьянов тщетно попытался убедить Верховный Совет в своей невиновности, он тоже оказался за решеткой, в одиночной камере № 4 в “Матросской тишине”, одной из самых знаменитых московских тюрем. В ожидании окончания следствия и суда он вновь начал писать стихи. Он по-прежнему был верен “взятому курсу” и надеялся на понимание советского народа. Новой темой его стихов стала жалость к себе:
Андрей Караулов, редактор отдела культуры “Независимой газеты”, навестил Лукьянова и записал его жалобы на Горбачева.
“Я его люблю, я не могу ему изменить, хотя и знаю — будем откровенны — его слабости, его недостатки… из тех людей, кто делал перестройку, я остался рядом с ним один, остальные ушли — кто влево, кто вправо… <…> Время докажет президенту мою правоту. <…> Я остаюсь… без партбилета, может быть, но все равно: я остаюсь коммунистом. <…> [Я чувствую вину] перед моим парламентом, потому что по нему нанесен удар. Он — мое детище, моя боль, мое творение. Это очень больно. Я чувствую вину перед своей матерью, которая потеряла мужа, потеряла первого сына, теперь потеряет и меня… ей 81 год, я ее очень люблю. Я виноват перед своей женой, крупным ученым, членом-корреспондентом Академии медицинских наук, перед дочерью — на их долю теперь, после всех обвинений, которые на меня посыпятся, падет, конечно, тяжелая ноша. Я виноват перед своим внуком, единственной моей радостью, — но им, и всем людям я могу сказать, что жил честно, работал, не жалея себя, по 16 часов в сутки. И может быть, все-таки… знаете — и может быть, все-таки люди вспомнят хотя бы добрые стихи, которые я написал… Не знаю, напишу ли еще, но я просто скажу: моя книга заканчивается такими строчками:
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.