Могила Ленина. Последние дни советской империи - [228]

Когда кто-то предложил издать указ о восстановлении Горбачева в должности президента, тот горячо воскликнул: “Я не переставал быть президентом!” Россказни о своей болезни он назвал чепухой и абсурдом. Силаев привез с собой двух врачей-кардиологов, но их услуги не понадобились. По словам Силаева, Горбачев выглядел на удивление хорошо. А вот о Раисе Максимовне этого сказать было нельзя. Увидев, как она неуверенно спускается по лестнице, чтобы поздороваться с прибывшими, делегаты были потрясены. “Она была в ужасном состоянии, — вспоминал Владимир Лысенко. — Шла нетвердым шагом, но подошла к каждому и поцеловала”.

— Ну что, полетим сегодня домой? — спросил Горбачев у жены.

— Да, — тихо ответила она. — Летим прямо сейчас.

Перед вылетом Горбачев коротко переговорил со своим старым другом и однокашником Лукьяновым. Тот сразу начал объясняться: как трудно было бы ему созвать экстренное заседание Верховного Совета, как он пытался противостоять перевороту.

Горбачев не желал слушать.

— Мы знакомы 40 лет! — воскликнул он. — Перестань врать! Прекрати вешать мне лапшу на уши!

Президентский самолет Ил-62 с бортовой надписью “СССР” стоял на взлетно-посадочной полосе. В нескольких сотнях метров от него, рядом с истребителями МиГ-29, стоял небольшой Ту-134 — самолет Руцкого. ЗИЛы ездили от одного самолета к другому: решили создать впечатление, будто Горбачев сел в свой самолет. Но это было не так: он сел в Ту-134.

На поле Горбачев подошел к министру гражданской авиации и своему личному пилоту и сказал: “Пожалуйста, не обижайтесь, но сейчас я полечу на другом самолете. Поймите. Я поступаю так, как надо”.

“Пойдем садиться, — попросила Раиса Максимовна, — только с теми, кто за нами прилетел”.

В 20:00 “Вести”, новостная программа российского телеканала, вернулась в эфир. Ведущий Юрий Ростов, которого отстранил от работы глава ВГТРК Леонид Кравченко, лучась от радости и широко улыбаясь, едва сдерживал слезы. “Поздравляю всех! С путчем покончено!” — объявил он.

Ростов не старался сохранять объективность и не скрывал своего презрения к людям, которых иронически именовал “спасителями Отечества”. Он говорил российским телезрителям: “Мы не должны повторять опасных ошибок Михаила Горбачева: три последних дня доказали, что КГБ — одна из главных сил, стоящих на пути реформ”. Сообщив все прекрасные новости этого дня, он с особым удовольствием зачитал сообщение об отстранении от должности “человека, столь любимого нами и столь ценимого вами, дорогие телезрители: Леонида Петровича Кравченко”.

Было раннее утро. Горбачев сидел в салоне самолета впереди вместе со своими измученными родными. Внучка, завернутая в плед, спала на полу. Руцкой и Силаев тихо, чтобы никого не будить, разговаривали с Горбачевым. Открыли бутылку вина, выпили за провал путча.

А в хвосте самолета в полном одиночестве сидел арестованный Крючков, откинув назад голову и закрыв глаза. Он не спал и ни с кем не заговаривал, и никто не заговаривал с ним. Вооруженная охрана следила за каждым его движением.

Когда самолет приземлился в московском аэропорту Внуково, российские делегаты попросили Горбачева не выходить, подождать, пока охрана убедится в полной безопасности. Десантники с автоматами спустились первыми и осмотрели поле. Ничего подозрительного не было, никаких сюрпризов. Заговор выветрился. Наконец в дверном проеме показался Горбачев, в бежевой ветровке, загорелый, что в тех обстоятельствах выглядело странновато. У него на лице было радостное и слегка боязливое выражение — как будто он не знал, что его ждет. Следом за ним шла его дочь в джинсовой мини-юбке, за ней Раиса Максимовна и сонная внучка. Раиса Горбачева выглядела потухшей и изможденной.

С первой минуты, как Горбачев сошел с трапа, ему наперебой начали твердить, что он вернулся в “другой город”, даже в “другую страну”. С “рабской покорностью”, о которой сокрушались поэты, начиная с Пушкина, было покончено, и Горбачев, кажется, с этим соглашался. Он не мог позволить себе не соглашаться. По крайней мере, это он понимал.

Горбачев остановился перед телекамерой. Но, прежде чем кто-то не успел задать хоть один вопрос, Евгений Примаков сказал: “Нет, Михаил Сергеевич устал. Нас ждет машина, поедем”.

“Подожди, — остановил его Горбачев. — Дай еще подышать московским воздухом свободы”.

На взлетно-посадочной полосе Крючкова, Язова и Тизякова ждали представители российской прокуратуры.

“Неужели люди считают наши действия настолько ужасными? — спросил Крючков. — Ну, в любом случае теперь комитету конец”.

Один из ближайших соратников Ельцина Сергей Шахрай рассказывал, что Крючков “при задержании полностью утратил самообладание. У него тряслись руки, дергалось лицо, он не узнавал своих вещей. Он был в шоке… Язов вел себя гораздо уравновешеннее, держал себя в руках, хотя был мертвенно бледен. Первым делом он попросил помочь его больной жене… Тизяков выглядел обычно, но был просто переполнен ненавистью. Казалось, что он может вцепиться зубами и растерзать любого, кто к нему приблизится”.

Те, кто устроил заговор, чтобы спасти империю, теперь были арестованы. У них отобрали шнурки, ремни и все колюще-режущие предметы. Стандартная процедура.