Мое злое сердце - [26]

– Дорогая, ты не видела мой новый галстук?

Хм, не знала, что Юлия в отъезде. Но сейчас это не важно. Главное, вспомнить кого-то, кто смог бы меня заменить. Но кого?

– В ящике комода, вместе с другими, – отвечает мама отцу и, глядя в большое трюмо, проверяет прическу.

Я слышу розовато-красный аромат ее духов, прекрасно сочетающийся со смуглым тоном ее лица и черным вечерним платьем. Потом она бросает на меня взгляд и закатывает глаза:

– Скажи еще, что это женщины много времени проводят в ванной…

Тут я вспоминаю о Симоне. Не лучший выбор, но все же. Она любит Кая – она сама так сказала. «Я бы охотно забрала его к себе домой» – вот ее слова.

– А как насчет Симоны? Она бы присмотрела за Каем. После того как Юрген ее бросил, она только и делает, что лежит на диване и ест шоколадные конфеты. Она может делать это и у нас дома.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты так неуважительно отзывалась о моей коллеге, – отвечает мама. Строгое выражение вновь вернулось на ее лицо. – Ничего с тобой не случится, если ты в годовщину свадьбы своих родителей присмотришь за маленьким братиком.

– Если бы только в годовщину вашей свадьбы! – заявляю я. – Мне постоянно приходится заботиться об этом маленьком крикуне. Может, у меня тоже есть планы на вечер пятницы!

«Особенно сегодня», – думаю я. И вижу перед собой улыбку Бена. Бена, кумира всех девочек нашей школы. Бена с безумно красивыми глазами и бархатисто-зеленым голосом – при виде его у меня сами собой слабеют колени. Бена, чье имя я написала на внутренней странице моей словарной тетрадки, окружив его сердечками. Бена, два дня назад на большой перемене спросившего меня, не приду ли я в пятницу к нему на день рождения.

Бен таинственно улыбнулся, когда я пообещала прийти. А как он удивится, когда я подарю ему его портрет! Безусловно, самый лучший портрет, какой я когда-либо нарисовала.

– Никаких обсуждений, – отрезала мама.

В своем воображении она уже сидит в романтической полутьме театральной ложи, куда папа должен ее сегодня повести, или в ресторане «У Луиджи». Мое отчаяние усиливается, когда я слышу плач Кая из детской. Поняв, что родители собираются уходить, он начинает вопить как резаный. Как обычно, когда возиться с ним предстоит мне.

– Мамусик, пожалуйста! В любой другой вечер без проблем, но только не сегодня! А давай завтра я поглажу папины рубашки, как тебе такая идея? Ты ведь ненавидишь гладить рубашки.

– Погладить рубашки – хорошая идея, – соглашается nana.

Он в отличном настроении, на груди – новый серебристый галстук. «Этот дурацкий галстук совершенно не подходит к его темному костюму», – думаю я. Однако во мне просыпается искорка надежды.

– Давай попросим кого-нибудь другого? Я сама могу позвонить Симоне.

– Хватит! – обрывает меня мама. – Ты останешься сегодня дома, и баста!

– Слышала, что сказала твоя мать? – добавляет папа, снимая домашние тапочки. – Хватит спорить.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я так зла, что кажется, от меня вот-вот посыплются искры.

– Нет! – кричу я, в то время как родители направляются к двери.

Папа оборачивается ко мне:

– Ну перестань же наконец, юная леди! Ты останешься здесь и присмотришь за Каем. И будь с ним поласковее, ты поняла? Иначе тебя ждет домашний арест до конца месяца.

– Если я не смогу выйти из дома сегодня, месяц мне будетуже без надобности! – кричу я им вслед. – Почему вам обязательно надо испортить мне именно этот вечер?

– Лучше подумай, кому ты портишь вечер, – замечает мама с недовольным видом.

Затем оба покидают дом, больше не удостаивая меня вниманием. Я слышу, как начинает работать мотор нашего «мерседеса». Затем вспыхивают фары, бросая в окна полоски света, и я остаюсь в одиночестве. Со второго этажа до меня доносится истошный крик Кая, и мне приходится плотно сжать челюсти, чтобы тоже не закричать. Я… я…

– Дора, эй, Дора!

Воспоминание растворилось в мерцающей жаре над тротуаром, и вдруг я увидела перед собой Дэвида.

– Дора, это мой отец, – сказал он.

21

Он указал на плечистого мужчину со строгим лицом. Дэвид мог не представлять мне своего отца, я бы и так догадалась – по рыжим волосам и бледной коже, соперничавшей по цвету с белой футболкой с надписью «Смотритель». Только телосложение и рыжая щетина отличали отца от сына. У отца тоже были разноцветные глаза, карий и зеленый. Сейчас они смотрели на меня слегка раздраженно.

– Бернд Шиллер, – представился мужчина звучным басом. Вероятно, этим голосом он привык призывать к порядку не в меру расшумевшихся детишек и подростков. – Дэвид сказал, ты ищешь работу?

Я кивнула:

– Да, было бы здорово, если бы вы нашли для меня что-нибудь на время каникул.

Бернд Шиллер изучающе оглядел меня с головы до ног:

– Ты слишком хлипкая. Загнешься от жары, если придется поднапрячься.

– Нет, точно нет, – заверила я. – Моя мама родом с Сицилии. Мы привычные к жаре. И я очень выносливая, правда!

Дэвид заговорщически улыбнулся мне и обратился к отцу:

– Ну давай попробуем, дай ей хотя бы шанс. Если она говорит, что справится, значит, так и есть.

Бернд Шиллер бросил на сына безучастный короткий взгляд. Если у Дэвида богатая мимика, она явно досталась ему не от отца.