Котят было множество. Было сумрачно и холодно. Мы довольно долго крутились, пытаясь выбрать визуально своего котенка. Особенно трудно было принять решение еще и потому, что было ясно — большинство этих несчастных зверюшек умрут через два-три дня, если их не заберут по домам сердобольные люди. Обреченные маленькие пленники смирно сидели в прозрачных пластиковых коробках, жались друг к другу, дремали. Понять, кто из них может стать членом нашей семьи, было невозможно. Хотелось убежать. И Шломо уже почти убежал. Я попросила еще один круг, чтобы убедиться, что Наша кошечка не останется по ошибке в этом ужасном месте. Я-то точно знала, что она там. Она сидела в тесном ящике с почти десятком разномастных котят из разных пометов. И смотрела на меня серыми, как болотная вода, глазами.
«Вот! Вот! — я ткнула пальцем в сторону этого ясного серьезного взгляда. — Можно мне ее подержать?»
Тетка, читающая газету под рукописным плакатом «Бесплатно в добрые руки», засуетилась, вытащила Сероглазку из ящика и передала мне безвольное невесомое тельце. Котенок беззвучно обвис в руке, прохладный и подозрительно легкий.
«Она мурчит! Мурчит! И такая ласковая! — тетка всеми силами старалась пристроить свой скоропортящийся товар. — И здоровенькая! Вот, ушки чистые!»
У котенка были большие, бело-розовые прозрачные уши, розовые подушечки на лапках и неожиданно приятный запах, чистый, детский.
Терри страшно зашипела на маленькую пришелицу, скромно жмущуюся к коробке из под печенья, в которой мы привезли ее домой. Потом набычилась, задрала хвост и ушла на кухню, к мискам, поесть и попить. Бониту, а по-домашнему Бони, похожую на фею из мультика, Терри категорически не приняла. Била, гоняла по квартире, не подпускала к еде. Бони вела себя, как застенчивая девочка из приличной семьи. В конфликты не лезла, нам не навязывалась, ела мало и аккуратно. Мы не верили в свою удачу. Какая лапочка! Какая безобидная! Фея, просто фея.
Фея освоилась, отъелась и превратилась в проказливого бесенка. Белая гуттаперчевая молния со свистом врезалась в мебель, обрушивала полки и посуду, безостановочно теребила растерянную Терри. Бони наладилась таскать в зубах игрушки, прятать мелкие вещички по углам, воровать вкусности и вообще совать розовый нос и пушистый хвост в такие места, куда нормальный зверь не сунется. Я ее даже практически постирала. В стиральной машинке. Серьезно. Бони запрыгнула в открытую дверцу и спряталась за бельем, я захлопнула, добавила порошка и включила. Через минуту, услышав жалобный мяв, я вернулась к машинке и увидела мокрую перепуганную Бони, отчаянно барабанящую лапками в стеклянную дверцу. Изнутри! На нее лилась вода, под ней крутнулся барабан. От моего вопля мужа и сына вынесло из кроватей. Шломо как-то там остановил машинку, разгерметизировал дверцу и вынул Бони. Бен, хохоча, все это время держал орущую меня. Кошку высушили, меня отпоили коньяком, подтерли лужу, и жизнь потекла по-прежнему. Бони еще неделю благоухала ариэлем «альпийская свежесть», но видимых травм ее блондинистая психика не получила. А я до сих пор включаю стиральную машину, только лично убедившись, что маленькая скотина спит где-нибудь подальше.
За год из невесомой крошки выросла элегантная пушистая кокетка, по-прежнему слишком легкая и компактная. Солидной, приличной еврейской кошки из нее не выйдет, это уже ясно. С Терри они давным-давно поладили и подружились, живут душа в душу. Теперь обе музы шалят вместе. Услышав грохот и звон очередного обвала, мы только горестно вздыхаем — она и Терри всему этому научила.
«А и то, — сетует Шломо, сметая осколки стакана, пока я оттираю кофе с ковра, — чему тут удивляться. Нам же говорили — нельзя брать котенка с птичьего рынка».
